Героиня нашего репортажа родилась всего на день раньше английской королевы, и в ее руках тоже долгие годы находилась огромная империя - информационное телевидение СССР, а потом и России.

Главный режиссер, заслуженный деятель искусств Калерия Кислова была свидетелем и участником самых важных, интересных и драматичных событий, происходивших в стране. Это она показала всему миру «Олиипиаду-80», она единственная знала, что произойдет с олимпийским мишкой, она построила первый в истории телемост между Советским Союзом и Америкой. Она до трансляции знала, что будет говорить 31 декабря 1999 года первый президент России Борис Ельцин.

У нас в редакции ее очень любят. И Калерия Венедиктовна - реальный символ всего отечественного телевидения.

Она помнит время, когда кнопки были большим, камеры - неподъёмными, а все программы шли только в прямом эфире - запись изобрели не сразу. К этой скромной и до сих пор безупречно элегантной женщине прислушивались все генсеки и президенты. Михаил Горбачёв чувствовал себя уверенно перед телекамерой, только если под объективом сидела она.

«Он говорил: я не могу в эту стекляшку смотреть, садись под камеру!» - рассказывает телевизионный режиссёр, заслуженный деятель искусств РФ Калерия Кислова.

«Она умела очень тонко, ненавязчиво и как-то незаметно помочь ему, чтобы он знал точно, кому он говорит», - отмечает диктор Центрального телевидения СССР Игорь Кириллов.

А Леонид Брежнев с лёгкой руки Гейдара Алиева называл её «Мисс телевидение» и при встрече расплывался в улыбке.

«Ой, миссис, мисс. Как-то у него смешно там получалось. И обязательно обнимался», - рассказывает Калерия Кислова.

Калерия Кислова для всех, кто связан с телевидением, - человек-легенда. Почти 30 лет главный режиссёр главной программы страны. Все парады и демонстрации, партсъезды и поездки первых лиц страна видела её глазами. Телеведущая Татьяна Миткова пришла на ТВ её помощником.

«Кто-то сидит за пультом, кто-то давит на кнопки, двигает микшера, а Калерия как дирижёр стоит в аппаратной и командует оркестром своим - сейчас эта камера, сейчас эта камера, звук потише, звук погромче», - рассказывает телеведущая, заместитель генерального директора НТВ Татьяна Миткова.

Полвека назад она первой вошла в здание телецентра «Останкино». В день переезда с Шаболовки её попросили быть вместо кошки. Она же лично проверяла путь Брежнева до трибуны.

«Всё же устилали коврами везде, и ковры эти встык. А если он упадёт у меня в кадре?» - говорит Калерия Кислова.

А речь Леонида Ильича Кислова нередко исправляла буквально по словам.

«Вместо «социализма» скажет «капитализм»! Мы из другого совершенно его выступления искали, где он сказал нужное нам слово», - вспоминает Калерия Кислова.

Она вела трансляцию похорон генерального секретаря, после которой по стране поползли слухи, что гроб будто бы с грохотом уронили в могилу.

«Вблизи не было ни одного включённого микрофона! Это был залп из нескольких орудий, совпало так, что когда его опускали», - говорит Калерия Кислова.

Немощного генсека Черненко ей пришлось снимать прямо в больничной палате, которую на время съёмки репортажа превратили в избирательный участок.

«Там поставили урну, украсили всё, как надо. Всё равно, конечно, было видно, что человек очень сильно болен, он опустил бюллетень, посмотрел, и всё», - рассказывает Калерия Кислова.

Она снимала отречение Горбачёва от власти. А уже на следующий день записывала Ельцина. Она первая прочтёт на экране телесуфлёра знаменитые слова «Я ухожу». И первый российский президент в последний раз посмотрит на неё с абсолютным доверием.

«Единственный, кому он позволял поправлять себя, пересаживать, правильно ставить свет, это была она», - рассказывает ведущая программы «Время» Екатерина Андреева.

Но главная работа её жизни – «Олимпиада-80». И знаменитые кадры XX века - улетающий мишка.

«Я единственная на телевидении в то время знала, что он улетит, я была к этому готова! Я даже поставила дополнительную ПТС двухкамерную на Ленинские горы», - вспоминает Калерия Кислова.

Когда весь мир рыдал, ей одной было не до слёз. Ведь контролировать пришлось сразу 50 телевизионных камер.

«Обязательно показать реакцию зрителей. Из того огромного количества, которое давали мне все камеры, я выбирала, на мой взгляд, какие-то самые эмоциональные моменты», - говорит Калерия Кислова.

Её судьба похожа на сказку. Девочка из сибирского села всегда мечтала оказаться в Кремле. И по любви к телевидению бросила театр, главные роли, и долгие годы была кремлёвским режиссёром. Она и сегодня не может жить без работы. И ровно в 21 час для всех, кто делает программу «Время», её фирменная команда, словно гагаринское «Поехали!» - «Программа пошла!»

Легенда советского телевидения, бессменный режиссер программы «Время» ЦТ Калерия Кислова успела поработать за свою долгую профессиональную жизнь с первыми лицами СССР и России Леонидом Брежневым, Юрием Андроповым, Михаилом Горбачевым, Борисом Ельциным и Гейдаром Алиевым. Но именно Гейдар Алиевич стал для Калерии Венедиктовны особенным начальником, а в последствии и добрым другом. "Моих воспоминаний об экс-президенте Азербайджана хватило бы на целую книгу", - призналась Калерия Кислова корреспонденту «Москва-Баку» .

Первое знакомство

Впервые я оказалась в Баку в 1987 году. Тогда Леонид Ильич Брежнев приехал в столицу Азербайджана с официальным визитом, а я работала в составе телевизионной группы Брежнева. У меня сложилось впечатление, что Леонида Ильича встречал весь город Баку и как положено очень гостеприимно. В первый же день я познакомилась с Гейдаром Алиевичем. Он сразу расположил к себе всю нашу делегацию. Никогда не забуду его приветливость и простоту. Хотя уже тогда он занимал высокий пост и был Первым секретарем Компартии Азербайджанской ССР. Я знала всех руководителей союзных республик, но Гейдар Алиевич был особенным. Во-первых, он прекрасно знал свое дело, настоящий профессионал, дипломат, а во-вторых, с ним по-человечески было легко и интересно работать. Казалось бы, человек необыкновенный и статусный, а вел себя очень просто. Позже мы с ним по работе объездили весь СССР и полмира: были на юге, западе и востоке, и я ни разу не видела, чтобы он на кого-то смотрел свысока.

Он всегда знал, кому нужна помощь

С первых минут знакомства Гейдар Алиев называл меня Калерией, а я его, конечно, Гейдар Алиевич. Он прекрасно владел русским языком, но иногда мог вот так, запросто, позвонить на работу в «Останкино», или домой и консультироваться со мной, как лучше построить то, или иное предложение. Он меня уважал и ценил за то, что я всегда пыталась ответить на его просьбу. Иногда даже приходилось приезжать в его Кремлевский кабинет, где мы подолгу обсуждали вопросы, много общались. Еще одно качество, за которое Гейдара Алиевича ценили все его сотрудники - это желание помочь. Он всегда приходил на помощь, никогда не спрашивал напрямую, но всегда знал, кому нужна помощь и какая. Было и такое в моей жизни, что он спас меня, когда я очень сильно болела. За такую заботу безмерно благодарю его до сих пор!

Зарифа Алиева – милосердная и отзывчивая

Так сложилось, что с супругой Гейдара Алиевича мы познакомились не сразу, а спустя какое-то время и не в Баку, а в Алма-ате. Когда я приезжала в Баку в первый раз, у Зарифы Азизовны были дела и много работы. Она почти никогда не появлялась вместе с мужем. Только украдкой мне удалось увидеть ее на приеме в честь отъезда Брежнева из Баку в 1978 году, но тогда я постеснялась подойти и познакомиться. В Алма-ате мы встретились случайно, но как оказалось, Зарифа Азизовна уже знала меня по имени, тепло обняла и даже сделала комплимент. Она сказала, что ей понравилось платье, в котором я тогда была на приеме. Позже Зарифа Азизовна всегда при встрече называла меня Калерия ханум. Первая леди никогда не ограничивалась формальным светским общением, она всегда была внимательна и добра, а также щедра. Никогда не отпускала из Баку без подарков и почти всегда лично провожала в аэропорту. В последний раз с Зарифой ханум мы виделись ровно за месяц до ее ухода из жизни. Я не знала, что она уже тяжело болеет и, что это наша последняя встреча. На ее похоронах все как могли поддерживали Гейдара Алиевича. У меня даже сохранились фотографии об этом грустном дне, и до сих пор стоят на полке. Вместе с Зарифой Азизовной ушла и часть Гейдара Алиевича, на нем лица не было. Но ему помогла семья – совсем молодые Ильхам и Мехрибан. Они стали для него опорой.

Посмотрите на Баку с верхней точки...

В первый раз я приехала в Баку в 1978 году, а крайняя поездка состоялась летом 2014, отдыхала на берегу моря почти месяц. Наверное, я люблю Баку за то, что он мне многое дал, так сложились звезды. Здесь я много работала, и отдыхала, сначала вместе с сыном, потом с внуком. Я знакома с разным Баку, но он всегда был хорошим и меня радовал. Когда приезжала во времена СССР и ехала из аэропорта, то видела только засохшую пустыню и «качалки» нефти. Но и этот пейзаж я очень любила. Теперь же этот город как оазис в пустыне: с прекрасными дорогами, инфраструктурой и небоскребами. Мне Баку нравился всегда. Могу сказать, что это один из самых прекрасных городов на земле, а я объездила полмира и поэтому могу судить. Могу посоветовать тем, кто только собирается туда поехать: обязательно посмотрите на Баку с верхней точки в светлое и темное время суток. Я уверенна, что это воспоминание останется с вами на всю жизнь.

Навечно в памяти людей

Уже 13 лет прошло с тех пор, как Гейдара Алиевича нет на этом свете. Но в моей памяти и в памяти людей он останется навсегда. Особенно хорошо его негласное присутствие ощущается в Баку. Когда я туда приезжаю, иду к нему на могилу поклониться и долго разговариваю…Нас связывала работа и дружба, очень большой отрезок времени, который невозможно забыть. Во многих интервью рассказываю о его характере, о том каким он был человеком и так далее. Возможно, воспоминаний хватит на целую книгу, и ее издадут мои дети. Тайн в нашей дружбе не было и мне хочется рассказать еще больше о нем, о его прекрасной семье и стране, которую он безмерно любил.

СПРАВКА: Калерия Венедиктовна Кислова родилась 20 апреля 1926 года в поселке Каргат Новосибирской области. Закончила школу-студию при театре "Красный факел" в Новосибирске и ГИТИС в Москве. Работала в театрах Новосибирска и Алма-Аты. С января 1961 г. - ассистент режиссера в Новосибирской студии телевидения. В этом же году перешла на работу в Молодежную редакцию ЦТ в Москве. Работала над созданием цикла передач "Наш современник", тележурнала "Молодость", телепередачи "А ну-ка,девушки!" и других. Много работала на передвижных телевизионных станциях (ПТС) во время трансляции парадов и демонстраций на Красной площади, фестивалей молодежи и студентов Болгарии и Финляндии, соревнований Олимпиады-80, телемостов, Ленинградского Всемирного форума молодежи. В 1974 году по приглашению Главного редактора перешла на работу в главную редакцию информации (программа "Время"). Режиссер, а потом главный режиссер руководила трансляцией всех самых ярких событий в жизни нашей страны. Лауреат Государственной премии СССР, Заслуженный деятель искусств РФ, награждена Орденом "Знак почета", медалью к ордену "За заслуги перед Отечеством" II степени, Благодарностью Президета РФ. Лауреат премии Телегранд-2011 г. С 2004 года работает в редакции программы «Время», но на другой должности. Говорит, что просто уйти на пенсию не может, а ее роман с телевидением не закончится никогда.

Жизнь прожить - не поле перейти

За последние три года жизни Валентины Леонтьевой сын не навестил ее ни разу

1 августа знаменитой тете Вале исполнилось бы 84 года
Ее смерть вызвала шквал публикаций, из которых мы узнали: жизнь нашей любимой тети Вали была далеко не такой безоблачной, как казалось нам по эту сторону экрана.

В Советском Союзе мало кто мог сравниться с ней в популярности. Несколько поколений советских детей выросло на программах, которые она вела, — «Спокойной ночи, малыши», «Умелые руки», «Будильник», «В гостях у сказки». Взрослые не могли представить без нее «Голубой огонек», а телепроект «От всей души» вообще был ее визитной карточкой. Ее смерть вызвала шквал публикаций, из которых мы узнали: жизнь нашей любимой тети Вали была далеко не такой безоблачной, как казалось нам по эту сторону экрана. За славу и популярность, которые сопровождали ее всю жизнь, пришлось заплатить высокую цену: Валентина Михайловна была лишена главного — любви своего единственного сына Мити. «Она была несчастной и принесла свою жизнь в жертву телевидению», — наперебой пишут журналисты. «Она была счастливой», — утверждают ее коллеги. Сегодня о Валентине Леонтьевой рассказывают те, кто хорошо ее знал.

КАЛЕРИЯ КИСЛОВА, РЕЖИССЕР СТУДИИ ИНФОРМАЦИИ ЦЕНТРАЛЬНОГО ТЕЛЕВИДЕНИЯ: «МЕДВЕЖОНОК УКУСИЛ ВАЛЮ ЗА РУКУ, НО ОНА ДАЖЕ ВИДУ НЕ ПОДАЛА»

— Калерия Венедиктовна, вы много лет работали с Валентиной Михайловной и на Шаболовке, и в Молодежной редакции. Наверное, вас можно назвать подругами?

— С Валей мы никогда не дружили. Настоящие подруги бывают только в юности, с возрастом же появляются все больше знакомые и приятельницы. Но мы вместе снимали много разовых передач. «Новости» и «Время» Валентина никогда не вела, вообще новостийный формат не любила. Но мы часто приглашали ее комментировать парады и демонстрации...

— Телевидение было тогда новым делом, телевизионщиков можно было пересчитать по пальцам...

— И работали мы одержимо, не щадя себя. Валя буквально горела работой... Однажды к нам в студию приехал цирковой коллектив, они привезли с собой много зверей. Там был очаровательный маленький медвежонок. А Валя очень любила детей и животных, и она от этого медвежонка просто не отходила. Я как раз была режиссером эфира и в середине программы заметила, что она обернула носовым платком запястье. Оказывается, этот медвежонок укусил ее за руку. Но она даже виду не подала и довела программу до конца — понимала, что в прямом эфире на нее смотрит весь Советский Союз. А когда программа кончилась, пришлось вызывать «скорую» — ей было очень плохо.

Когда я работала в «А ну-ка, девушки!», рядом другая бригада снимала «От всей души», и я видела, как Валя серьезно ко всему относилась, как заучивала имена, фамилии, даты и факты. Она же ни в коем случае не могла перепутать, что вот это — Иван Иванович, а это — Мария Петровна, он из Москвы, она — из Тамбова. А во время войны они встретились под Сталинградом, а потом никогда больше не виделись. В каждом выпуске программы было несколько сюжетов, и все их нужно было запомнить до мельчайших деталей. Ведущая не имела права что-то нахомутать, ведь люди доверяли программе особо дорогие моменты своей жизни.

— Насколько я помню, во время этой передачи все плакали...

— Леонтьева и сама переживала вместе со всеми. Недаром же программу в шутку называли «Плачьте с нами, плачьте, как мы, плачьте лучше нас». Так что звание народной артистки СССР Валя получила вполне заслуженно, она действительно была и любимой, и народной.
— Простите, а как вознаграждался этот труд?

— Никаких особых материальных благ она не получала. Валя очень долго жила с мамой в коммунальной квартире. Напротив телевизионного центра на Шаболовке построили дом, и многим телевизионщикам дали в нем комнаты, в том числе и ей. Какое же это было событие! Правда, когда в 1962 году приехали зарубежные журналисты (кажется, из немецкого «Шпигеля»), вышла смешная история. Леонтьеву как звезду советского телевидения они хотели снять дома: как хозяйничает, где проводит свободное время. Валя тогда очень переживала: нельзя же таких гостей принимать в коммуналке! И какая-то ее приятельница, чтобы пустить пыль в глаза, предложила свою только что отремонтированную однокомнатную квартиру.

Валя потом рассказывала: «Пришла я, руки в ванной помыла, потом на кухне яичницу жарила — изображала из себя умелую хозяйку». И вроде бы все было нормально. Но перед уходом немцы спросили: «Валентина Михайловна, а где же вы спите?». Для них было непонятно, как это знаменитая телеведущая может жить без спальни. «Ой, девчонки, представляете, — смеялась она, — я то-то думала, что покажу им класс, а они меня же и уели!». В коммуналке Валя прожила долго. Вышла замуж, родила ребенка, уехала в Америку, вернулась оттуда, развелась. И только спустя добрый десяток лет наконец-то получила отдельную квартиру.

— Да, в то время уехать в США для советских людей было несбыточной мечтой. Она радовалась?

— Наоборот. Я могу об этом говорить, ведь все эти события происходили у меня на глазах. Ее муж был дипломатом, работал личным переводчиком Хрущева, затем его отправили с какой-то дипломатической миссией в Нью-Йорк, кажется, в ООН. А тогда был такой закон (впрочем, кажется, он существует и сейчас), что ехать нужно было обязательно с женой. Валя тянула сколько могла. А потом все-таки вынуждена была уехать. Помню, как она приходила к нам в редакцию прощаться. «Не знаю, как я там буду жить, — говорила со слезами на глазах, — без работы, без телевидения!».

Впрочем, прожила она за океаном совсем недолго: сняли Хрущева, а вскоре отозвали и Валиного мужа. Как-то прихожу на работу — она сидит. Комната у нас была большая, и на ее «лекцию об Америке» собрались все — авторы, редакторы, режиссеры. По ее словам, все казалось там чужим. Особенно сильное впечатление на нее произвели мамы, гулявшие в парке с детьми. «Я поразилась, — говорила она, — что ребенок может упасть, удариться, заплакать, а мама даже бровью не поведет: «Ничего, сам поднимется!». Такая у них система воспитания. А поскольку я все время кидалась к Мите, они на меня смотрели, мягко говоря, с удивлением». И по-английски она так и не заговорила — в отличие от сына, который очень быстро нашел общий язык с американскими детьми.

Редкое фото

— Судя по ее отношениям с сыном что-то у американок она все-таки переняла. Говорят, Валентина Михайловна им совсем не занималась?

— Это неправда! Она очень его любила, наверное, даже чересчур. Может, поэтому и избаловала так сильно. Сынуля был уверен, что его мама всесильна и вытащит его из любой неприятности, а оказалось, что она обычная женщина, которой тоже иногда нужна помощь. Да, ей во многом помогала мама, которая с ней жила: она и дом вела, и Митю смотрела. Но Валя тоже с удовольствием всем этим занималась.

В те годы в магазинах ничего не было, как только мы не изощрялись, чтобы купить что-нибудь дефицитное. Помню, как Валентина была счастлива, когда достала где-то обои и лак для паркета. «Представляешь, — смеялась, — тащила сегодня все это на себе. А какие-то люди остановились и с удивлением на меня смотрели. Они, видимо, думали, что я белоручка!». Она вообще была очень простым и легким в общении человеком, никогда не звездила. Хотя в отличие от многих нынешних едва оперившихся звезд имела на это право.

— Леонтьеву не назовешь красавицей, но была в ней какая-то изюминка. Как думаете, в чем секрет ее привлекательности?

— У нее были очень хорошие густые волосы, которые она, несмотря на рано появившуюся проседь, никогда не красила. Валя элегантно, со вкусом одевалась. Очень высокая, под стать мужчинам, она всегда, как бы ни уставала, ходила на каблуках — я не помню ее в тапочках. У нее была стройная, подтянутая фигура, хотя Леонтьева никогда не соблюдала никаких диет, наоборот, любила покушать, могла на ночь съесть тарелку картошки или каши. Я это видела, когда мы вместе ездили в командировки. Но главное в ней — обаяние.

— Она сама ушла с телевидения или ее ушли?

— Никто ее не уходил. Просто многое в нашей жизни изменилось. Распустили дикторский отдел, в котором она в последнее время числилась наставником, закрыли передачу «От всей души»... Да и Молодежной редакции, которая ее делала, тоже не стало. Но все равно Валя еще долго ходила на работу. Для нее устраивали встречи со зрителями и неэфирные выпуски «От всей души». Когда она заболела, все равно числилась в штате Первого канала и ее каждый месяц привозили за зарплатой. К ней с большим уважением все относились. Но возраст есть возраст. Это закон жизни — уступать дорогу молодым. Вы же видели, как она выглядела в последние годы. Разве можно было в таком виде вести программу?

Митя

Дмитрий

Почему она уехала в Новоселки, тоже можно понять. Она уже не могла себя обслуживать, а там живут любящие ее родственники. Племянницы и сестра, которая старше ее, все хлопоты взяли на себя. Там создали Музей Валентины Леонтьевой, губернатор местный ее очень опекал... Так что Валя была счастливой и обласканной до самого конца жизни. Да, в личном плане у нее не сложилось: с мужем она развелась, он уехал в другой город. Но это встречается сплошь и рядом.

— А как же ее отношения с сыном?

— К сожалению, и таких примеров очень много. Сколько детей бросают своих родителей, сдают их в дома престарелых... А Леонтьева — человек известный, поэтому ее трагедия и стала всеобщим достоянием. Сейчас много пишут о том, что она, дескать, принесла свою семью в жертву телевидению. Но это неправда. Без телевидения не было бы и того счастья, которое оно ей принесло.

ЛЮДМИЛА ЛЕОНТЬЕВА, РОДНАЯ СЕСТРА ВАЛЕНТИНЫ ЛЕОНТЬЕВОЙ: «ВАЛЮ ХОТЕЛИ ОТДАТЬ В ДОМ ПРЕСТАРЕЛЫХ, НО Я НЕ ПОЗВОЛИЛА»

— Людмила Михайловна, наверное, только вы помните, какой ваша сестра была в детстве?

— Да, почти всех, кто нас знал в те годы, уже нет на свете. У нас в Новоселках живет женщина, которая с Валей училась в одном классе, но только она, пожалуй, и осталась. А была Валя очень непоседливая и капризная, чуть что — в крик. Правда, начальные классы здесь, в совхозе, окончила с отличием. Потом они с мамой вернулись на родину, в Ленинград, а я здесь осталась. Мы ведь, вообще-то, коренные ленинградцы, в Ульяновскую область уехали в начале войны, а папа в блокаду погиб...

В школе Валя всегда участвовала в художественной самодеятельности, играла в драмкружке. В шестом классе заняла первое место в конкурсе чтецов, который проводился среди всех школ Ленинграда.

— Она мечтала стать актрисой?

— Прямо она об этом не говорила, но тяга к искусству была у нее всегда. После школы Валя поступила в химико-технологический институт, но проучилась там недолго: бросила и отправилась поступать в Театральную студию имени Станиславского. Мама ее не отговаривала, наоборот, всячески поддерживала.

— А как Валентина Михайловна попала на телевидение?

— После окончания студии она по распределению оказалась в Тамбовском областном театре. Много играла, амплуа у нее было «героиня». А потом туда приехал молодой режиссер, он ставил там свой дипломный спектакль. Они понравились друг другу, поженились, и он увез Валю в Москву. С московскими театрами у нее как-то не сложилось, а тут объявили конкурс на телевидение. Она решила попробовать: вдруг получится, — в результате нашла себе дело на всю жизнь. Валя очень быстро стала популярной. Она брала зрителей искренностью, простотой общения, казалось, каждому в душу входила, — такой талант у нее был от Бога.

— Чем она болела?

— У нее была тяжелая травма: она упала в своей московской квартире, сильно ударилась головой и сломала шейку бедра. И вот ведь что обидно: она никогда не болела, у нее даже карточки амбулаторной не было. Ну разве что пару раз обращалась к своему участковому врачу по поводу банального гриппа. А тут вдруг такое. Врачи сделали все, что могли, и предупредили нас, что у нее будут серьезные проблемы с головой. Валю хотели отдать в дом престарелых, но я не позволила.

Мама воспитала нас в любви друг к другу, мы дружили всю жизнь. Свой отпуск я всегда делила на две части: половину проводила в Ленинграде, а половину — у Вали в Москве. Да и она, когда мне было трудно (все-таки у меня было трое детей), помогала чем могла. Так неужели же я своего родного человека чужим людям отдала бы?!

Кстати, Валя сама сказала: «Только к Люсе!». Мы ей обеспечили прекрасные условия, таких у нее нигде бы не было: и ухаживали, и готовили все, что она просила. Валя обожала макароны. Первый канал нам очень помогал. Они, например, перевезли сюда всю обстановку ее московской комнаты, чтобы она не чувствовала себя одиноко в чужом месте. Здесь была и ее кровать, и комодик, и туалетный столик, и книги, безделушки, альбомы с фотографиями, которыми она дорожила. Когда мы ее забирали, врачи предупредили, что больше года она не протянет, а она все-таки три года прожила.

— Сын навещал ее?

Легендарные режиссеры бывают иногда и у телепрограмм. С середины 1970-х годов всех руководителей нашей страны снимала только Калерия Кислова, главный режиссер программы «Время». Кислова заставила подпилить трибуну, чтобы Брежневу было на ней удобно. Она прятала камеру в икебане, чтобы на встрече руководителей стран — членов СЭВ крупным планом снять лицо Горбачева. Не подозревая о причине вызова, неслась в Кремль 31 декабря 1999 года переснимать новогоднее обращение Ельцина — и записала его знаменитую речь: «Я устал, я ухожу».

— Думала ли я, живя в сибирской деревне, от которой до ближайшей железнодорожной станции зимой надо было ехать двое суток, что стану жить в Москве и ходить в Кремль как к себе домой?.. Конечно, думала! Маленькой я обожала разглядывать картинки в журналах, что выписывала мама. Однажды пришел «Огонек», на обложке которого была девочка в темно-синем платье с кружевным воротничком. Дед Мороз протягивал ей диковинный фрукт, который я ни разу не ела и даже не трогала, — виноград. И все это на фоне сияющего огнями дворца! Что это за дворец, было ясно из подписи: «На елке в Колонном зале Дома союзов в Москве». Я вырезала этот рисунок, приклеила на картонку, поставила на стол и любовалась каждый день, думая, что когда-то и я буду жить в прекрасной Москве. А в 10 лет, когда к нам в деревню приехал передвижной колхозно-совхозный театр со спектаклем «Слава» по пьесе Виктора Гусева , дедушки нашего футбольного комментатора, я сказала себе, что буду артисткой. И стала ей — окончила театральную студию в Новосибирске, а потом и московский ГИТИС. Только первый муж, Геннадий, был далек от театра — он работал в органах госбезопасности, и ему не нравилось, что я играю на сцене. Когда его перевели в Германию, он уговорил поехать с ним в Берлин, но через полтора года беззаботной, веселой жизни поняла, что невыносимо хочу работать и очень — домой.

В родном Новосибирске, где к тому времени жила моя семья, знакомый режиссер сказал, что его назначили главным на только что открывшуюся студию телевидения, и предложил мне попробовать себя в роли ассистента. Я зашла в аппаратную, увидела огромное количество мониторов — фантастика! Очень захотелось в этом романе из будущего остаться. Взяв большой лист ватмана, я нарисовала, где кнопки, где микшеры, где спецэффекты, и дома по ночам тренировалась, сама себе командовала и нажимала на нарисованные кнопки. А через год поехала в командировку в Москву на День Новосибирска — тогда выходные часто посвящали разным городам. Поскольку на ассистентах сэкономили, со всеми передачами и со спектаклем я летела одна…

Я перешагнула порог Шаболовки 30 января 1961 года. Это была сказка! Я в Москве, я привезла с собой целый самолет… И весь день носилась из студии в студию, из аппаратной в аппаратную и вела эфир. Главный редактор молодежной редакции Валентина Ивановна Федотова сразу спросила: «Сколько тебе нужно ассистентов?» — «Нисколько». — «Как?! У меня целая армия приготовлена!» — «А брать их нет смысла: ваши помощники ничего не успеют узнать — только толкаться будем». И в День Новосибирска на Центральном телевидении я никуда не отлучалась, ходила по кругу по аппаратным. Валентина Ивановна была на телевидении человеком новым — она пришла из ЦК комсомола, — и я ее просто сразила! Она меня оставила в Москве. Проработала я в молодежной редакции больше 10 лет. Через три месяца после моего приезда Гагарин полетел в космос, и, когда его здесь встречали, я уже работала на одной из ПТС, передвижных телевизионных станций, хотя была не в штате. Просто не хватало людей, которые не теряются в прямом эфире.

ЧЕМ МЕНЬШЕ ЖЕНЩИНУ МЫ ЛЮБИМ…

— Еще когда я работала в «молодежке», меня стали приглашать на трансляции с Красной площади — парады, демонстрации, на 1 Мая, на 7 Ноября, на 9 Мая, на съезды. А потом в редакцию информации пришел новый главный редактор Юрий Александрович Летунов , который стал меня уговаривать перейти к ним совсем. Но я-то к «молодежке» прикипела, у меня все чудесно складывалось. Летунов меня полтора года уговаривал, где только ни встречал. А потом перестал. «Привет». — «Привет». И тишина. И так целый месяц. Меня это задело! А как-то зимой пришла на работу уже под вечер, замученная: весь день пробегала, устраивая сына Мишу в детский сад, — я же не только работать успевала, но и развелась с Геной, вышла замуж второй раз и родила ребенка… Так вот, пока я бегала со справками, меня, оказывается, целый день искали: Летунов вызвал. Я к нему в кабинет захожу, а он снова говорит: «Лерка, ты мне до зарезу нужна!!!» Я ему сразу: «Юрий Александрович, согласна». Он оторопел. Сказал никуда не выходить, садиться и писать заявление — боялся, что передумаю.

Наша редакция делала программу «Время» и «Новости», которые все шли живьем, когда в других редакциях все уже на пленке сдавали. Этот драйв и нерв прямого эфира — ты в него с головой ныряешь, ты в нем растворяешься без остатка… Конечно, принял меня коллектив неоднозначно — уж больно много мне, новенькой, было доверия. На программе «Время» Летунов моментально начал отправлять меня на записи и трансляции в Кремль, вести съезды. После того как меня назначили главным режиссером программы «Время», я получила за нее Государственную премию и стала работать с Леонидом Ильичем Брежневым .

ТРИБУНА НЕ ПО РАЗМЕРУ

— В принципе, я никогда не лезу туда, куда меня не зовут, ни к кому не набиваюсь в друзья. Но ко мне очень хорошо относились все начальники «Девятки» — Девятого управления КГБ, и у меня всегда было преимущество перед всеми.

В Минске Леониду Ильичу предстояло выступать за отличной трибуной с гербом. Но сделали эту трибуну под Машерова . Петр Миронович Машеров, первый секретарь ЦК компартии Белоруссии, был ростом 1 м 84 см, а Леонид Ильич был почти на 10 см ниже! Приехавший со мной оператор Борис Кипарисов был ростом как Брежнев. Когда мы смотрели зал и камеры расставляли, он сказал, поднявшись на трибуну: «Читать тут неудобно, облокотиться нельзя — неудобная трибуна, высокая». Я решила, что нужно ее подпилить. Мне ответили: «Ни в коем случае! Мы поставим ступеньки». — «Какие ступеньки?! Леонид Ильич может споткнуться!» Тут мне и пригодилась помощь коллеги из Девятого управления — трибуну укоротили. Я всегда заботилась о Леониде Ильиче… Носила туфли на высоких каблуках, и, куда бы мы ни приезжали, проходила весь путь, который предстояло пройти Брежневу, тщательно шаркая туфлями, — проверяла, нет ли на ковровых дорожках складок., чтобы нельзя было зацепиться ногой. Другие режиссеры говорили: «Это не наше дело — как постелили, так и постелили!» Но ведь наши трансляции принимал весь мир, и, если бы Брежнев, не дай Бог, упал, это бы все показали непременно!

МИСС ТЕЛЕВИДЕНИЕ
— Тогда было нерушимое правило: к Леониду Ильичу или к кому-то из других первых лиц государства приезжал только Дед — председатель Гостелерадио Сергей Георгиевич Лапин . И оператор, поскольку он при камере стоит. Режиссеры сидели в ПТС и близко вождей не видели, а ставили камеры в кабинете, когда там никого не было. Лично с Леонидом Ильичем я познакомилась только в 1978 году в Баку. В том году я взяла отпуск с 1 сентября, чтобы походить в первый класс с сыном. Возвращаюсь из школы с торжественной линейки — звонит телефон. Заместитель главного Дмитрий Андреевич Голованов говорит: «Лера, я знаю, что у тебя отпуск, но надо с хозяином (никогда по телефону не называли фамилий) съездить в Баку. Всего на три дня». И я 2 сентября вылетела в Азербайджан. Там сначала не очень хорошо восприняли, что приехал московский режиссер вести трансляцию из местного Дворца съездов. Гейдар Алиев , который тогда был первым секретарем ЦК компартии Азербайджана, сказал: «Что, у нас своих нет?» Ночью он собрал всех, кто имел отношение к подготовке мероприятия, во Дворце съездов. Вошли в зал, я смотрю: все в темных костюмах, темных галстуках, только рубашки белые. Все темноволосые и все мужчины. Одна я в белом пиджаке — и вообще женщина. Только сели, через три минуты появился Гейдар Алиевич со своей свитой. И сразу ко мне — благо, меня легко вычислить. Поздоровался и говорит: «Вы у нас камеры переставили. Зачем?» Даже расстановку камер знал — вот в какие тонкости вникал! Я ему: «Гейдар Алиевич, переставленная камера будет работать на Леонида Ильича во время выступления. Его нужно показывать немножко в ракурсе, а не прямо». — «Тогда другое дело». Леонид Ильич заболел, и нас задержали в Баку на неопределенное время. Вместо 3 сентября он прилетел 24-го или 25-го. Как у меня командировка в Москву растянулась на всю жизнь, так и эта превратилась из трех дней в тридцать.

В день прилета Брежнева был неофициальный обед в резиденции, и меня на него пригласили, хотя вообще-то было не принято. Политобозревателя еще могли позвать на прием, но чтобы режиссера, редактора или оператора… Алиев такой шаг первым сделал. Когда я пришла, все приглашенные уже стояли. Я сказала: «Здравствуйте» — и встала между ними. С одной стороны выстроились москвичи, с другой — бакинцы, а я посередине. Приехали Брежнев с Алиевым, и Гейдар Алиевич начал всех своих представлять. Дошел до меня и засмеялся: «А это мисс телевидение». И Леонид Ильич подумал, что я председатель местного телевидения.

Следующая встреча с Брежневым состоялась в Алма-Ате. И там решили, что раз в Баку мне оказывали такой почет, значит, это положено. Меня поселили в резиденции, где из журналистов никто не жил. И тут Леонид Ильич меня увидел и узнал. Очень удивился. Ему показалось, что меня из Баку привезли. Я говорю: «Леонид Ильич, да я же ваша!» Сказала, что я главный режиссер программы «Время», а он обрадовался: «Так это вы Кислова? Когда подписывал бумаги на Госпремию, представлял вас грозной, серьезной дамой…» А я всегда выглядела не грозно и не монументально. И с тех пор Брежнев стал меня звать мисс телевидение и общаться со мной. Это мне было не очень на руку. Если бы Лапин узнал, что я напрямую общаюсь с генсеком, он бы это не одобрил и быстренько заменил бы кем-нибудь. Вот почему у меня нет с Леонидом Ильичем фотографий. Когда он изредка приезжал записывать выступления в «Останкино», все после этого с ним фотографировались, а я, наоборот, не выходила из аппаратной, чтобы он, не дай Бог, не заговорил со мной при Лапине как со старой знакомой.

ТАШКЕНТСКАЯ ДИВЕРСИЯ

— Когда в конце марта 1982 года Брежнев приехал в Ташкент, там ему, кроме запланированных поездок в лимонарий и на тракторный завод, решили устроить встречу с рабочими авиационного завода. Как всегда, спецслужба мне помогала — я договорилась, чтобы меня с оператором посадили в их машину. Другие журналисты едут в автобусе, а я с оператором в автомобиле, который идет перед кортежем. Вдруг полковнику Смирнову сказали по рации повернуть на авиационный завод. Он удивился: «Надо же, мы его не зачищали». Не проверяли то есть. Кортеж подъехал к огромному сборочному цеху, где стоял самолет. Наверху был легкий передвижной мостик, который, наверное, нужен, чтобы что-то на самолете сверху прикручивать. Когда мы вошли, мостик был закреплен близко от входа — на нем столпились рабочие, которые хотели поприветствовать Леонида Ильича. Но мостик не был рассчитан на такое количество народа и проломился. По закону подлости Брежнев стоял как раз под ним, и люди посыпались прямо на Леонида Ильича! Его своими телами успели прикрыть охранники — но все-таки Брежневу сломали ключицу. На чьем-то пальто его вынесли из цеха. Никаких журналистов, кроме нас, не было — всех отправили в город, но наши камеры были включены и сняли трагедию. В жутком настроении мы добрались до студии телевидения. Я вхожу к председателю местного Гостелерадио Бурханову , а у него такие глаза! Спрашивает: «Что произошло?! Вам звонили из резиденции». Но тут снова позвонили. Зав. отделом международной информации ЦК КПСС Леонид Митрофанович Замятин сказал: «Калерия, я видел, что вы снимали. Я тебе поручаю лично привезти пленку в Москву и отдать мне в руки. Отвечаешь головой». Я говорю: «Хорошо, отдам лично в руки, отвечаю за это головой». А пленки были не на кассетах, а на здоровых бобинах. Думаю: куда же мне ее спрятать в гостинице? Бурханов предложил: «Давайте мы положим ее в мой сейф». Знала бы, где упаду, соломки бы подстелила… Мы поставили рулон в сейф, закрыли его и опечатали. Мне бы надо было ключ взять, но я же деликатный человек — я бы таким образом выказала хозяину недоверие. И он убрал ключ к себе в стол.

Вечером мы поехали с оператором расставлять камеры, а вернувшись в гостиницу, я сразу пошла отдыхать. На следующий день я отправилась на телевидение, чтобы забрать пленку. Бурханов удивляется: «Так ее нет, забрали». Я спрашиваю: «А кто? Вы же слышали, Замятин сказал, что я за нее отвечаю головой». Наверное, это сделал кто-то из местных органов, рассудив, что нет доказательств — нет и инцидента. Не знаю… Но тогда я бросилась к «вертушке» звонить председателю местной службы госбезопасности — у меня все телефоны были в памяти. Дежурный отвечает, что Левон Николаевич Мелкумов на даче. Звоню на дачу. Мне отвечают, что генерал отдыхает. Говорю: «Разбудите». Не могут. Куда бы я ни звонила — все как растворились. А у меня уже самолет. Прилетела ночью с пустыми руками и сразу понеслась в «Останкино» звонить по «вертушке». Там меня наш главный редактор ждал. «Ты какую-то пленку должна была привезти?» — «Да, но я ее не привезла». — «Звони Деду, он все время про тебя спрашивает». Позвонила Деду на дачу, сказала, что пленку у меня украли. Он сразу трубку бросил. Сижу как оплеванная. Поехала потом домой — конечно, не спала всю ночь, утром пришла на летучку. И смотрю: вокруг меня вакуум, иду — и никто не здоровается. Летучку ведет главный редактор. Про нашу работу ни слова, как будто визита в Ташкент не было. Дверь тихонечко открывается, заглядывает секретарша Мамедова , первого заместителя Лапина по телевидению. Она меня поманила пальцем: «Лерочка, к вам приехали два генерала, пойдемте к нам». Мамедов даже ушел из кабинета, сказав, что не может присутствовать при этом избиении.

Я вхожу, там действительно два генерала — Сторожев и Цинев , первый заместитель Андропова . Они встали, поздоровались со мной за руку. И я им подробно-подробно все рассказала. Они спрашивают: «Как вы думаете, это было подстроено заранее?» — «Думаю, это было просто любопытство, все бросились смотреть на Брежнева. Если бы там были наши службы, если бы произошла зачистка, то никого бы не пустили на этот мостик». Потом меня вызывали на Лубянку более низкие чины, а после я была у Андропова.

После разговора с Андроповым с меня сняли опалу. И все меня опять стали узнавать, здороваться и улыбаться.

НОЧЬ В КОЛОННОМ ЗАЛЕ
— Поскольку раньше мобильных не было, связь была только по обычным телефонам. Я не имела права куда-то уйти или уехать, не оставив своего номера. Если шла в гости, обязательно оставляла его дежурному, который сидел у нас на «вертушке», и мне часто звонили, присылали машину и увозили. Вот и 10 ноября 1982 года мы всей семьей поздравляли моего свекра Николая Васильевича с днем рождения. И мне туда позвонили, но не сказали, что умер Брежнев. До этого я его видела 7 ноября, он слабый был, но тем не менее простоял весь парад, потом был на приеме в Кремле…

Домашние уже привыкли к моим внезапным исчезновениям, я вообще всегда жила своей жизнью. И сейчас у нас с сыном и мужем у всех по комнате, а не как у нормальных людей — спальня, гостиная… Я живу сама по себе, и так было всегда… Но вернемся в то 10 ноября.

Я вышла из дома, у подъезда стоит машина — села и поехала. Знаю, что вопросов не стоит задавать, привезут куда надо. В начале двенадцатого подъезжаем к Колонному залу, он не светится. В фойе вроде темно, но дверь открыта. Поднимаюсь на второй этаж. Колонный зал абсолютно пустой — нет рядов кресел, даже стула ни одного нет! Как будто подготовили танцпол. Задаю в пустоту вопрос: «Есть кто?» Никто не отзывается. Вышла в фойе. Села на банкетку. Сижу. Тишина. Гляжу в окно: фонари начинают гаснуть. Час ночи, второй… Думаю: что если уже метро работать не будет — кто меня увезет? а если не приедут, что делать? Сижу и жду. И вот после двух часов ночи хлопнула дверь, и слышу на лестнице мужские голоса. Я сразу встала, смотрю: впереди идет Сторожев — начальник Девятого управления, а за ним много народу, в том числе даже академик Евгений Чазов . Идут в пальто — никто не раздевается. Сторожев первый подходит ко мне: «Ну, здравствуй! Скажи, что ты тут будешь ставить?» Я спрашиваю: «Юрий Васильевич, а что будет?» И тут у меня за спиной кто-то из ребят из личной охраны Брежнева говорит: «Хозяин умер». Мы вошли в пустой зал, мне показали, где будет постамент, почетный караул с двух сторон. Люди станут входить по лестнице, а через другую дверь выходить. Я сказала: «Мне обязательно нужна верхняя точка — камеру поставить на балкон». Мы на ощупь поднялись по темной лестнице на балкон, я выбрала место и махнула вниз рукой: «Здесь будет камера». Сторожев попросил пораньше утром прислать ему план: сколько камер, где будут. «Только никому не поручай, — говорит, — сама нарисуй и пришли мне через Первое отделение». Приехала домой часа в четыре утра, тихонечко к себе прошла и спать легла. Надо было ни свет ни заря встать, чтобы в девять утра прийти в Первое отделение с нарисованным планом.

НОВЫЙ РИТУАЛ ДЛЯ АНДРОПОВА

— Став руководителем страны, Андропов поначалу телевидение вообще не приглашал: не хотел часто мелькать на экране. Да и когда нас стали звать, снимать его было очень тяжело. Вот Леонид Ильич любил сам встречать гостей на аэродроме. Он ехал во Внуково-2, шел по полю, ждал около трапа. Для больного Андропова придумали другой ритуал: во внутреннем дворике Кремля поднимали на высоких флагштоках два флага. Андропов сидел на стуле — этого мы, естественно, не показывали. Когда мотоциклисты въезжали в Боровицкие ворота, ему помогали встать, а стул убирали… Переговоры снимали очень коротко и Андропова показывали крайне мало.

4 или 5 мая 1983 года он вручал орден Дружбы народов руководителю ГДР Эриху Хонеккеру . С нами заранее не посоветовались, ничего не придумали, но решили, что раз Юрий Владимирович себя плохо чувствует, это будет происходить не в Георгиевском зале, а в Красной гостиной Большого Кремлевского дворца. Бывшая спальня Екатерины II вся оформлена в красных тонах, и подумали, что на этом фоне будет менее заметной его слабость. Но камерам в этой маленькой гостиной было не развернуться, а народу набилось много — японцы, американцы, немцы… У Андропова были очень сильные очки, он близко держал бумагу. Ему нужно было облокотиться, а столик поставили низкий — Андропов левой рукой опирается на стол, а правой держит текст, и бумага в руке дрожит. Хоть на общем, хоть на крупном плане — везде видно. Подрезать текст невозможно — он его почти вплотную к лицу поднес. На меня орут из «Останкино»: дай другой план! А какой другой план? На другом плане все то же! Закрыть перебивками все его выступление я не могу. Потом мы узнали, что ради этого награждения его, несчастного, отключили от искусственной почки… И опять было разбирательство с людьми из органов и из ЦК: мы им доказывали, что в тех условиях Андропова нельзя было снять лучше. А вскоре мы снимали его похороны…

ТЕЛОХРАНИТЕЛЬНИЦА ГОРБАЧЕВА

— Как мы радовались, когда пришел Михаил Сергеевич! Молодой, энер¬гичный, бодро ходит, говорит без бумажки… Я с ним познакомилась, когда он летал в Тюмень встречаться с руководством области. Причем это было не запланированное знакомство. Горбачев должен был выступать в конференц-зале обкома партии. ПТС в Тюмень пришла из Челябинска, потому что своей у них не было, причем ПТС была без операторов. К камерам поставила своих кинооператоров, не приученных к коллективной работе. Стала объяснять им план действий, и тут ребята из охраны говорят, что Горбачев уже подъехал: я их просила предупредить, чтобы до ПТС успеть добежать — конференц-зал на втором этаже, а ПТС на первом. Мчусь в сторону лестницы, вдруг выясняется, что Горбачев с тюменским руководством уже поднимаются. Бежать навстречу генсеку нельзя, и я спрашиваю: «Куда спрятаться?» Мне говорят: «Они от лестницы пойдут налево: пальто снять в кабинете секретаря обкома — значит, беги в другую сторону и стой за колонной». Там был длинный коридор с полуколоннами. Стою за колонной в пиджаке, а на лацкане значок лауреата Государственной премии — он очень помогал устанавливать отношения с начальством на местах, с охраной. И вдруг слышу голос Михаила Сергеевича: «Нам куда — направо, налево? Пойдемте сразу в президиум — там есть где раздеться?» И они идут на меня. А я стою по стойке смирно. Михаил Сергеевич увидел вжавшуюся в стену женщину со значком лауреата Госпремии на лацкане пиджака — поворачивается к секретарю: «Что это у тебя такие женщины за колонны прячутся?» А у него начальником Девятого управления был генерал Юрий Сергеевич Плеханов , который пришел еще при Андропове. И генерал докладывает: «Михаил Сергеевич, это наша». Горбачев удивленно на него взглянул и говорит: «Ну, Юрий Сергеевич, ты даешь!» Он понял под словом «наша» совсем другое. Решил, что костюм и значок — это камуфляж: Юрий Сергеевич набрал охрану из женщин, как у Муамара Каддафи !

В Лондоне Горбачеву понравилось, что лица его и Маргарет Тэтчер показывали крупным планом и прямо. Меня-то начальники, наоборот, предупреждали: так ни в коем случае нельзя — из-за родимого пятна. И вдруг он сам это предлагает: «Пятно пусть тебя не смущает — я его не стесняюсь». Из-за любви к Горби мне даже в ООН разрешили переставить камеры по его вкусу. И с тех пор там так и осталось мое расположение камер. На встрече руководителей стран — членов СЭВ, чтобы снять его крупно, как он любит, пришлось прятать камеру в огромную икебану. Тогда столы поставили кругом, а в центре возвышалась двухметровая композиция из цветов. Оптика в 1980-е была не настолько хороша, как сейчас, а стол сделали огромнейший. Посадить в икебану оператора я, к сожалению, не могла — мы поставили туда маленькую камеру. Настроили ее на место, где предстояло сидеть Михаилу Сергеевичу, сделали на полу меточки для ножек стула. Горбачев сел на нужное место, стул поправили по меточкам — и тут официанты принесли бутылочки с водой и поставили перед ним фужер, закрыв пол-лица. Чтобы убрать его, пришлось подключить руководителя Девятого управления — а я, пока проводилась операция по спасению крупного плана, снимала глав других государств.

С ЕЛЬЦИНЫМ НА ЗАВАЛИНКЕ

— С Ельциным я познакомилась в 1986 году, когда он был первым секретарем Московского городского комитета партии. И тоже неформально. Михаил Сергеевич ездил на военный завод в Зеленоград, а мы опоздали — и нас не пустили снимать в цех. Был очень жаркий июльский день, а я в колготках и на каблуках, хорошо хоть без пиджака. Вышла во двор, села на единственную лавочку. Смотрю: из здания выходит Ельцин с каким-то мужчиной. Ему тоже жарко, он пиджак расстегнул, газетой обмахивается и предлагает собеседнику: «Давай на скамейке посидим, здесь хоть тень». Подходят, он спрашивает: «Можно с вами посидеть?» Я ему: «Конечно, Борис Николаевич». Он интересуется: «А вы что не там?» — «Не пустили». — «Журналистка, что ли?» Отвечаю, что можно и так считать, но вообще я главный режиссер программы «Время». И сама спрашиваю: «А вы что не там?» Он говорит: «А я в толпе не люблю ходить». И мы с ним долго сидели, пока на обед не позвали.

Я работала с Михаилом Сергеевичем до самого конца. 25 декабря 1991 года он в прямом эфире объявил о своей отставке. Я его проводила за стол, показала, какая камера будет его показывать, и американцы сняли наш проход с ним — сейчас эти кадры кочуют из передачи в передачу. После этого я пошла к нему и попрощалась. И поскольку я еще оставалась главным режиссером, когда потребовалось ехать снимать Бориса Николаевича, я сказала Олегу Добродееву , который тогда был главным редактором ИТА «Останкино»: «Мне неловко, я только вчера записывала Михаила Сергеевича, а сегодня к нему приезжаю. Давай другой режиссер поработает?» Он согласился, поехала другая женщина. А на следующий день опять Добродеев звонит: «Лера, ты что, знакома с Ельциным? Он спрашивает, почему не приехала Кислова». — «Мы разговаривали один раз пять лет назад. За эти годы в его жизни было столько событий — поважнее встречи со мной. Неужели он меня помнит?!»

Приехали к Ельцину большой компанией. Помощник начал было меня представлять, но Борис Николаевич его прервал: «Да что вы мне про нее рассказываете! Мы с Калерией Кисловой еще в 1986 году в Зеленограде на завалинке сидели». Я чуть не рухнула! Говорю: «Борис Николаевич, вообще-то мы на лавочке сидели». А он улыбнулся: «На завалинке-то романтичнее!» Он меня обнял, чмокнул и пошел дальше со всеми здороваться. И все годы, что он был президентом, его записывала я.

Перед записью он с нами со всеми обязательно здоровался — со мной, с операторами, осветителями, с каким-нибудь рабочим, который кабель тащит. С каждым поговорит, а потом наша гримерша идет его припудрить. Сначала он возражал против грима и пудры: «Я же мужчина! Зачем меня пудрить?» Но я его уговорила, объяснила, что это для съемок крупных планов необходимо. Зато волосы у него всегда сами прекрасно лежали… После записи Борис Николаевич тоже никогда не уходил сразу. Постоит с нами, расспросит о том о сем. А если это было перед Новым годом, 8 Марта или Днем Победы, то обязательно после записи нам выносили шампанское, мы чокались и пили.

Я УСТАЛ, Я УХОЖУ

— 27 декабря 1999 года мы записали его новогоднее обращение. Вроде все было как обычно, только без шампанского и поздравлений в конце. Ельцин побеседовал с нами, посмотрел на елку, которую мы поставили у него в кабинете, и сказал: «Вы пока ее не разбирайте, оставьте все как есть. Думаю, вы ко мне еще приедете». Отвечаю: «Борис Николаевич, вы все хорошо сказали». Он: «Нет, знаете, я, наверное, сам текст напишу, и вы приедете еще раз». Мы подумали, что ему текст не понравился. Ну и уехали… Я смонтировала на следующий день поздравление и через фельдсвязь отправила ему кассету. Проходит 28 декабря, 29-е… 30-го днем я подумала: слава Богу, под Новый год можно отдохнуть. Но в седьмом часу вечера меня вызвал руководитель дирекции информации. Встретил со словами: «Завтра вам надо ехать в Кремль и в 10 утра переписать обращение». Я: «Да вы что, сейчас группу не собрать! У нас 31 декабря нерабочий день, люди могли уже уехать». Бросилась к себе в кабинет и начала обзванивать группу: меня предупредили, что люди обязательно должны быть те же самые. Чтобы сделать в 10 утра запись, нам надо было приехать в Кремль в шесть. К счастью, все сидели дома, хотя некоторые были уже в отпуске. Все приехали. Холодно, темно, мы стоим около Спасской башни. Пробило шесть часов, нас забирают. Поднимаемся наверх, на второй этаж, собираем камеру. Текста нет. Уж и камера давно собрана, а текста нет. Девять утра! В начале десятого Валентин Юмашев , который позже стал зятем Бориса Николаевича, вносит текст. Я бросилась к нему и взяла бумаги, даже не посмотрев. Побежала к Наташе, которая набирала текст для телесуфлера: «Срочно печатай!» Я беспокоюсь: надо успеть до десяти, потому что Борис Николаевич точен как часы. Место уже готово, свет поставлен. Подошла к креслу Ельцина проверить текст на телесуфлере и прочитала первую фразу: «Я ухожу…» Стою и думаю: в каком же состоянии он сейчас выйдет? Пришла его дочь Таня, она у него была помощником, и говорит: «Первый эфир в 12 дня. Калерия, только не растрогайте его!» Он появился, когда текст еще не был напечатан. Таня сказала: «Займите его!» Я давай вокруг него крутиться: Борис Николаевич, надо здесь складку поправить, а тут какой-то волосочек. Борис Николаевич все хорошо проговорил, но в одном месте слезу смахнул. Мы решили, что этот момент надо переписать, но в первый эфир в 12 часов дня пошло обращение со слезинкой.

Когда Борис Николаевич все записал, я подошла к нему поговорить. У меня есть фотография, сделанная в тот день, — на ней мы оба со слезами на глазах. Я понимала, что он устал, болен, но подумала: ну какой же он сильный — ушел сам, до срока… Ельцин сказал: «Не будем менять традиции. Где шампанское?» Тут же официант принес поднос, на котором стояли фужеры. Нам вручили цветы, мы поздравили друг друга, поцеловались, выпили шампанского, попрощались…

Когда я пришла на телевидение, для меня перестал существовать театр, когда я стала работать в редакции информации, для меня перестали существовать прочие редакции и вообще вся остальная жизнь. Муж, видя, как я влюбилась в эту работу, сказал: «Слушай, как долго ты занималась не своим делом!» С тех пор как я пришла на телевидение, особенно когда стала заниматься информацией, я уже себе не принадлежала в полном смысле этого слова. Даже отпуск никогда не планировала. Я ушла с поста главного режиссера программы «Время» в 2003 году. А сейчас работаю там же режиссером-консультантом. Эта программа слишком много значит для меня, чтобы вот так взять и насовсем с ней расстаться.

Елена ФОМИНА, ООО «Теленеделя», Москва (специально для «ЗН»), фото Андрея Эрштрема

Родилась: 20 апреля 1926 года в с. Каргат Западно-Сибирского края (ныне г. Каргат Новосибирской области)
Семья: муж — Юрий, тележурналист, пенсионер; сын — Михаил, предприниматель; внук — Михаил (16 лет)
Образование: окончила новосибирскую театральную студию и ГИТИС
Карьера: в 1960 году пришла на Новосибирскую телевизионную студию ассистентом режиссера, с 1961 года работала режиссером в молодежной редакции Центрального телевидения, в 1975 году перешла в редакцию информации, в 1978 году стала главным режиссером программы «Время». В 1980 году проводила трансляцию открытия и закрытия Олимпийских игр в Москве
Награды и звания: лауреат Государственной премии СССР, заслуженный деятель искусств РФ

М.КУНИЦЫН: Доброй ночи всем. Я – Михаил Куницын, коллекционер и журналист. И вместе со звукорежиссером Николаем Котовым приветствуем слушателей программы «Винил» на радиостанции «Эхо Москвы». Мы как обычно будем слушать музыку, записанную на пластинках в том оригинальном звуке, кстати, который сейчас идет в эфир с проигрывателя, установленного у нас в студии. Мы с нашими гостями слушаем их любимые пластинки, узнаем истории, связанные с ними.

В судьбе же нашей сегодняшней гости пластинки и патефон сыграли огромную роль. Ее жизнь – это сюжет сказки про Золушку, путь из сибирского села в Кремль. Сегодня у нас в гостях Калерия Венедиктовна Кислова, режиссер телевидения, лауреат Госпремии СССР, заслуженный деятель искусств РФ. Доброй ночи, Калерия Венедиктовна.

К.КИСЛОВА: Здравствуйте.

М.КУНИЦЫН: Я хочу немножечко еще добавить, что в одном известном анекдоте когда-то рассказывалось о том, что несколько поколений советских зрителей смотрело на мир глазами ведущего Клуба путешественников Юрия Сенкевича. А, вот, на самые важные общественные и политические события, не побоюсь этого сказать, вся страна всегда глядела глазами режиссера Калерии Кисловой. Демонстрации и парады на Красной площади, праздничные обращения сначала советских, а затем российских лидеров, легендарные трансляции в конце 80-х годов со Съезда народных депутатов, первые телевизионные мосты с Америкой, концерты и, конечно, трансляция Олимпиады-80, открытия и закрытия. Итак, Калерия Венедиктовна, вот я, надеюсь, максимально полно представил вас со всеми вашими заслугами, регалиями и званиями. Но, на самом деле, сегодняшняя наша встреча здесь, в студии «Эха Москвы», в программе «Винил» связана с той историей, которая случилась у вас с пластинками и с тем, каким же образом вы оказались в Москве.

К.КИСЛОВА: Ну, это длинная история. Я хочу начать с 1938 года.

М.КУНИЦЫН: Так. Начинайте.

К.КИСЛОВА: Это мне 12 лет, мы живем в селе, действительно, в селе Маслянино.

М.КУНИЦЫН: Это я правду сказал?

К.КИСЛОВА: Все правда, потому что я родилась в селе и до 18 лет я практически выезжала на каникулы иногда. А так мы жили постоянно в селе. И вот лето 1938 года, мой отец, сельский агроном становится участником Всесоюзной выставки. Называлась она тогда по-другому, она называлась Всесоюзная сельскохозяйственная выставка в Москве.

М.КУНИЦЫН: Это ВДНХ нынешняя.

К.КИСЛОВА: Теперешняя ВДНХ, да. И он едет впервые тоже (для не это тоже первый был выезд в Москву), он ехал в Москву в командировку на выставку. Мы, естественно, его ждали с подарками. И он вернулся с подарками. Он приехал и привез патефон.

Патефон такой был такой, какой-то сине-серый, это был красавец невозможный.

М.КУНИЦЫН: Это был первый патефон в вашем селе.

К.КИСЛОВА: Это первый патефон. У нас в селе это был вообще первый патефон у нас. И он привез набор, большой набор пластинок. Ну, правда, пластинки были немножко, так сказать, такого, специфического направления. В основном, там были пластинки цыганские, цыганской музыки, цыганских песен. Ну, надо сказать, что у нас была такая семья, потому что мой дед был, действительно, такой, самый настоящий цыган.

М.КУНИЦЫН: Настоящий таборный цыган.

К.КИСЛОВА: Да. Ну а отец уже немножко другой.

М.КУНИЦЫН: Но тем не менее, цыганская кровь оставалась и любовь к цыганской песне.

К.КИСЛОВА: Да. И он поэтому привез большой набор пластинок в исполнении артистов цыганского театра Ромэн, который тогда в Москве открылся. И самое главное, что там была пластинка в исполнении Ляли Черной. А я ее уже видела в фильме «Последний табор», и как раз песня «Бродяга», которая сейчас прозвучит, это пластинка тех времен и та самая пластинка, на которой записана песня «Бродяга» в исполнении Ляли Черной.

М.КУНИЦЫН: Итак, запись 1937 года, Ляля Черная, песня «Бродяга», пластинка на 78 оборотов.

(звучит песня «Бродяга» в исполнении Ляли Черной)

М.КУНИЦЫН: В эфире – программа «Винил». Уважаемые слушатели, я напоминаю вам номер для ваших SMS-сообщений с вопросами к нашей сегодняшней гостьи. Номер +7 985 970-45-45. Пожалуйста, мы ждем ваших вопросов. А в гостях у нас Калерия Кислова. Калерия была главным режиссером программы «Время» на Первом канале, тогда еще не на Первом канале, а на Центральном телевидении на продолжении долгих лет. И сегодня мы с ней отправились в далекое путешествие при помощи тех пластинок, которые когда-то были у нее.

К.КИСЛОВА: В далекое детство.

М.КУНИЦЫН: В далекое детство, да. И узнаем, каким же образом, на самом деле, увлечение этими пластинками в детстве оказало такое влияние на судьбу? Итак, только что прозвучала пластинка Ляли Черной, которая в миру, на самом деле, была Надежда…

К.КИСЛОВА: ...Сергеевна Киселёва.

М.КУНИЦЫН: Киселёва, да-да-да. С которой потом довелось вам повстречаться.

К.КИСЛОВА: Да.

М.КУНИЦЫН: Как же это произошло?

К.КИСЛОВА: Ну вот, понимаешь, когда появились эти пластинки, там был большой набор – там было много плясовых пластинок, таких, самых настоящих таборных песен в исполнении всего хора театра Ромэн. И романсы были, и Черкасова пела. Очень большой был набор. И с этого момента я просто решила… Нигде не задерживалась, из школы бежала скорее домой, садилась к патефону, заводила и садилась, и слушала. И, конечно, меня куда-то влекло, мне казалось… Понимаешь, это совпало с моментом, когда я вдруг осознала, что во мне тоже течет кровь вот этого народа. В какой-то, может быть, небольшой степени, но все равно есть.

М.КУНИЦЫН: Да, то есть был шанс.

К.КИСЛОВА: Да.

М.КУНИЦЫН: Или же карьера и в Москву, или в табор к цыганам.

К.КИСЛОВА: Да. Тогда, поначалу мне хотелось в табор. Мне хотелось куда-то в степь, к кострам, мне казалось, что… Ну, такой вот детский какой-то, так сказать, романтизм, который звал меня куда-то. И я даже рыдала над этими пластинками. Вот, когда звучала…

М.КУНИЦЫН: А вот одну из этих пластинок сейчас я поставил, между прочим, на проигрыватель. А? Оно?

К.КИСЛОВА: «Ту балвал»?

М.КУНИЦЫН: «Ту балвал».

К.КИСЛОВА: «Ту балвал» - это «Ты ветер». Да. И вот это одна из моих любимых пластинок, которые именно и звали меня туда. Правда, эта пластинка более позднего времени, это ансамбль под управлением Жемчужного. А тогда у меня была пластинка в исполнении артистов театра Ромэн. Она немножко чуть по-другому звучала, немножко другая была аранжировка.

М.КУНИЦЫН: Но послушаем ту, которая у нас сегодня есть в программе.

К.КИСЛОВА: Да.

(звучит «Ту балвал» в исполнении ансамбля под управлением Жемчужного)

М.КУНИЦЫН: В эфире – программа «Винил». Только что прозвучала цыганская пластинка «Ту балвал», «Ты ветер». Мы их слушаем вместе с Калерией Кисловой, с режиссером Центрального телевидения. Калерия Венедиктовна работает и сейчас, и, собственно, приехала после работы к нам на студию, так что спасибо вам большое. А вопрос у меня, на самом деле, будет еще такой. Я знаю, что дорога из сибирского села лежала через Новосибирск.

К.КИСЛОВА: Да. Я так вот с 1938 года до 1941-го, 3 года прошло и 3 года я мечтала о том… Я даже не надеялась, что я познакомлюсь с кем-то. Нет, я просто хотела увидеть живьем, какой же театр Ромэн, и прежде всего Лялю Черную. И вот была эта мечта, ну, просто я не знаю, я во сне ее видела, я бредила просто этим. И вдруг в газете «Советская Сибирь», которую получал мой папа, я в 1941 году, причем когда уже началась война, уже было несколько другое время, я вдруг прочитала, что в городе Новосибирске в середине июля начинаются гастроли цыганского театра Ромэн, и что туда приезжают все, и в том числе предмет, так сказать, моей любви. И я… Ну, почему-то я как-то газетами, журналами стала интересоваться очень рано. Это, наверное, потом меня привело в программу «Время», потому что, действительно, я газеты просматривала, по-моему, с момента, как только научилась читать.

И вот я чуть не на коленях вымолила у родителей разрешение поехать в Новосибирск.

М.КУНИЦЫН: А каким же образом добираться? Сибирское село.

К.КИСЛОВА: А добираться очень трудно. Там дороги тогда не было вообще никакой. Сейчас туда проложено шоссе, и можно за 5 часов доехать на автобусе от Новосибирска до Маслянино.

М.КУНИЦЫН: Маслянино – это родное село.

К.КИСЛОВА: Ну, я родилась в другом селе, а потом переехали в Маслянино, когда мне было 4 года, и практически до 18 лет я жила там. И училась там, и там школу закончила. И, в общем, в 1941 году в июле я просто перед самыми гастролями… Там все было рассчитано по дням. я собираюсь, у меня 2 узелка с вещами, в одном деньги и что-то запасное какое-то платье, а в другом основные мои вещи – там туфли первые мои на каблуке, одежда какая-то, еда даже какая-то.

М.КУНИЦЫН: То есть все самое необходимое в двух узелках, в руках.

К.КИСЛОВА: Да, самое необходимое, да. И я с этими двумя узелками в 5 утра отправляюсь к дому Райпотребсоюза, откуда все грузовики. Ехать можно было только на грузовиках, потому что по этой дороге можно было… Да и другого транспорта не было, тем более, что это 1941-й год. Грузовики остались только какие-то старые разбитые.

М.КУНИЦЫН: Все было реквизировано на фронт, да.

К.КИСЛОВА: А все отправлены были на фронт. И вот я прихожу туда, еще так темно, пасмурно, накануне шел дождь, всю ночь тоже лил дождь. Я прихожу, а там все водители сидят под навесом, играют в карты и говорят «Поедем часа через 4. Ты иди, девка, поспи. Приходи часа через 4, поедем». Но я же не могу возвращаться домой – это же плохая примета. Я думаю, не знаю, что мне делать 3-4 часа, я выхожу и смотрю, обоз собирается из бричек, запряженных быками.

М.КУНИЦЫН: То есть это почти шагом?

К.КИСЛОВА: Ну, конечно. Они со скоростью человеческого шага двигаются. Ну, я, значит, подбегаю туда к мужикам, которые там едут, и говорю «Куда? На станцию?» Они говорят «Да, на станцию». А до станции 90 км, до ближайшей станции. Я говорю «Возьмите с собой». Ну, там водители смеются, говорят «Ты что? Будешь ехать 5 дней. Да лучше подожди, мы тебя за несколько часов довезем». Но я, все-таки, села. Я – упрямая, села на облучок рядом с возницей, потому что в бричке неудобно сидеть.

М.КУНИЦЫН: Ну, грузовики-то потом догнали, наверное, этих быков, я думаю?

К.КИСЛОВА: Догнали. Догнали часа через 4, наверное.

К.КИСЛОВА: А дальше на грузовиках. Главное, что я потеряла узелок со всеми своими нарядами и с туфлями тоже. И с едой, что немаловажно. И я приезжаю… На грузовиках, потом на поезде. Я приезжаю в Новосибирск и, конечно, сразу, бросив только какие-то вещи, я бегу в театральную кассу. А гастролировали они в летнем театре в парке Сталина, и я выбираю место на плане и в кулаке у меня зажаты деньги, которые мне дома выдали, и я прошу кассиршу, вот, на все эти деньги выдать мне билеты на сколько, в общем, получится, на каждый день на одно и то же место в первый ряд, в самый центр. Она мне говорит «Так а тут повторяются спектакли». Я говорю «Не важно. Я хочу ходить каждый день туда». И с этого момента…

М.КУНИЦЫН: Целый месяц, каждый день на спектакли театра Ромэн.

К.КИСЛОВА: Да.

М.КУНИЦЫН: И вот в этот момент Ляля-то заметила?

К.КИСЛОВА: Да. Мне только досталось там 10 или 11 билетов, на другие мне денег не хватило. Но тем не менее, я стала ходить. У меня было единственное платье ярко-красное ситцевое в белый цветочек, и, значит, я приходила каждый день первая, первая входила в зал, садилась в пустом зале на свое место на это и сидела до конца спектакля, не выходя в антракты, никуда. И я увидела, наконец, эти спектакли, я плакала с ними, я с ними смеялась, я сидела там до конца и уходила последняя.

И вдруг… Ну, прошло, наверное, дней 5. В антракты я не выходила, потому что, ну, одна в аллею не будешь гулять там в парке. Все выходили, а я сидела, продолжала на своем месте. И вдруг появились 3 молодых человека, один там был (потом я уже узнала) Костя Кемалов там, Миша Доценко и третий не помню кто. В общем, они подошли ко мне и начали со мной разговаривать. Причем, они задали мне первый вопрос по-цыгански, я им также ответила. Они говорят «О, точно. Пошли». Я говорю «Куда пошли?» - «К Ляле».

М.КУНИЦЫН: К Ляле Черной?

К.КИСЛОВА: К Ляле Черной. Они мне говорят «К Ляле» просто так. Я решила, что меня обманывают, но я, все-таки, рискнула и пошла. И, действительно, они меня привели к ней. То есть она меня… Мало того, что я ее увидела, она меня заметила со сцены и, оказывается, сказала им «Что там за девчонка такая в красном платье сидит?»

М.КУНИЦЫН: Сидит и плачет, и смотрит на спектакле.

К.КИСЛОВА: И плачет, да, на каждом спектакле.

М.КУНИЦЫН: Так вот здесь я добавлю, что, на самом деле, вот эта встреча Калерии Кисловой с Лялей Черной – она повлияла невероятно на ее судьбу, потому что именно пластинки привели, любовь к Ляле Черной на эти спектакли.

К.КИСЛОВА: Да. Все правильно, Миш. Именно так.

М.КУНИЦЫН: И Ляля повлияла настолько, что, ведь, потом под ее воздействием было принято решение поступать в Театральный институт?

К.КИСЛОВА: Конечно, конечно. Мы с ней много на эту тему говорили. Я ей рассказала все про себя, кто я такая, откуда, кто мои родители и прочее. Она говорит «Вот, давай учись, закончишь, приезжай в Москву. Кончится война, приедешь в Москву и будешь у нас работать». И, в общем, эта, ну, я не могу сказать дружба, это знакомство просто имело свое продолжение на долгие-долгие годы. И потом не только с ней, но я узнала, в общем, очень многих в театре. Я узнала, ну, в общем, почти весь состав того времени и у меня появилось много друзей, много знакомых.

М.КУНИЦЫН: И среди них оказался Николай Сличенко.

К.КИСЛОВА: Нет, ну, Николай Алексеевич Сличенко – он значительно позже появился в театре.

М.КУНИЦЫН: Послушаем его пластинку.

К.КИСЛОВА: Послушаем.

М.КУНИЦЫН: Песню «Милая» мы услышим в записи Николая Сличенко.

(звучит песня «Милая» в исполнении Николая Сличенко)

М.КУНИЦЫН: В эфире – программа «Винил», как вы поняли сейчас из этой музыкальной отбивки, и у нас в гостях Калерия Кислова, режиссер телевидения. И мы отправились в далекое путешествие из сибирского села, уже оказались в Новосибирске, где Калерия Венедиктовна познакомилась с Лялей Черной, которая благословила ее на поступление. То есть желание убежать в табор вылилось в желание поступить и попасть в Театральный институт.

К.КИСЛОВА: Да, да.

М.КУНИЦЫН: Что же в этот момент звучало на танцплощадках? Я подозреваю, что вот эта пластинка. Я сейчас ее поставлю. Так, поехали. Играет «Цветущий май».

К.КИСЛОВА: О…

М.КУНИЦЫН: Танцуем?

К.КИСЛОВА: Танцуем. (все смеются)

(звучит «Цветущий май»)

К.КИСЛОВА: И дальше я закончила школу в селе, и приехала в Новосибирск поступать в Театральный институт. Там находился Ленинградский театральный институт. Но в это же время в «Красном факеле» там открылась театральная студия, которая предполагалась, что она будет по образцу мхатовской школы-студии на правах вуза. И я поступала и туда, и туда. И так получилось, что я поступила. Но там совпало еще, отца перевели в Новосибирск и меня уговорили. Тогда же шла война, и уезжать куда-то далеко от дома, в общем, было страшно. И я осталась в Новосибирске учиться в студии театра «Красный факел».

М.КУНИЦЫН: А пластинки-то взяли с собой?

К.КИСЛОВА: Да, конечно. Приехали мы, нам там дали большую квартиру в центре города, мы поселились и, в общем, привыкали к городскому образу жизни, что вода из кранов течет, и тем более горячая даже, и вообще дома тепло, печки нет. В общем, конечно, было трудно привыкать, но привыкли. Привыкли быстро, к хорошему быстро привыкаешь. И я стала учиться, все хорошо. Но я очень увлеклась танцами. А так как было у нас, в студии считалось неприличным ходить на танцы, то я тайно, никому не говоря, я бегала летом на танцплощадку, а зимой в клуб имени Сталина, который был напротив театра «Красный факел». И там проходили выходные дни и танцы, и я там вовсю танцевала, и в том числе и под эту музыку тоже.

М.КУНИЦЫН: Это звучала пластинка «Цветущий май», медленный танец, музыка Полонского. Написано «Инструментальный секстет». Пластинка, напечатанная сразу же после войны, а мелодия, кстати, была сочинена еще до войны этим композитором.

К.КИСЛОВА: Ну, конечно, да. Я знаю, что это старая пластинка.

М.КУНИЦЫН: Но, конечно, танцы. Пользовались эти пластинки большим успехом.

К.КИСЛОВА: Да, да. Но еще больше меня тогда очень, конечно, привлекало то, что… Еще помимо учебы у нас очень часто в театре «Красный факел», который считался сибирским МХАТом, там не было тогда Дома работников искусств, но вот в театре устраивались такие концерты ночные после спектакля, после концертов. И когда гастролировали какие-то большие, крупные артисты типа Вертинский приезжал и другие…

М.КУНИЦЫН: А, то есть вы были на концертах у Вертинского?..

К.КИСЛОВА: Обязательно, да.

М.КУНИЦЫН: Как студентка театрального…

К.КИСЛОВА: Нет, после концерта они давали концерт для работников искусств города Новосибирска. Ну и мы как студенты, конечно, присутствовали. И мы садились на пол. Это проходило в фойе, просто в театральном фойе, ночью. Начиналось это где-то после 11-ти, иногда даже 12-ти ночи. И вот там я впервые живьем услышала Клавдию Ивановну Шульженко, которая была там на гастролях и пришла, и давала нам такой концерт. Я сидела буквально перед ней на полу, буквально у ее ног, близко. Она стояла у рояля, потому что, ну, артисты занимали хорошие места, а мы садились на пол и слушали. И вот из всех ее тогда песен на меня больше всего произвела впечатление «Руки». Ну, потому что это была не просто… Это был, ну, моноспектакль, можно сказать.

М.КУНИЦЫН: Пластинка уже на проигрывателе. И как объявляла сама Шульженко, всем вам знакомый лирический романс «Руки».

(звучит романс «Руки» в исполнении Клавдии Шульженко)

М.КУНИЦЫН: В эфире – программа «Винил», у нас в гостях Калерия Кислова, режиссер телевидения. С ней мы отправились в путешествие из Сибири в Москву. И, вот, мы, наконец-то, оказались в Москве. Калерия отправилась в длинную… Я расскажу, можно? Вот, я знаю этот секрет.

К.КИСЛОВА: Да, да, Миш, конечно.

М.КУНИЦЫН: ...отправилась в долгую командировку в 1961 году.

К.КИСЛОВА: Нет. Но до этого я закончила ГИТИС еще в Москве. Я, так сказать, получила, все-таки, высшее образование, театральное все равно получила.

М.КУНИЦЫН: Но тем не менее, свое призвание и судьбу нашла на телевидении.

К.КИСЛОВА: Да.

М.КУНИЦЫН: И в 1961 году приехала… Сначала начала работать на Новосибирском телевидении, и с неделей Новосибирска приехала в Москву в 1961 году, в командировку. И в этой командировке осталась по сей день.

И уже работая в молодежной редакции, на Центральном телевидении, я так понимаю, что довелось встретиться с Клавдией Ивановной Шульженко уже в жизни.

К.КИСЛОВА: Да. И это произошло так. Я как режиссер вела трансляцию съезда комсомола. Не помню, это были 60-е годы, но конец 60-х годов. Я вела трансляцию съезда, и после съезда был концерт, который почему-то вели не музыкальная редакция наша, а вели мы же. И было поручено мне. И перед самым концертом, перед началом я стояла в транспункте, который был тогда во Дворце съездов около пульта и так, даже спиной почувствовала какое-то движение сзади где-то. Я повернулась, и вижу, что через аппаратную техническую идет какая-то странная такая группа. Во главе нее красивая, большая, высокая женщина в голубом, в каком-то развевающемся таком наряде и они прямо входят ко мне. И тут произошла такая заминка, потому что она смотрела на меня удивленно, я на нее. Она посмотрела на меня… Потому что я стояла перед ней маленькая, у меня рост небольшой, худенькая…

М.КУНИЦЫН: Не впечатлилась Клавдия Ивановна. Ей казалось, что режиссер телевидения должен быть другой.

К.КИСЛОВА: Да, она так посмотрела, говорит «Милочка, это что? Вы будете вести трансляцию концерта?» Я говорю «Да, я, Клавдия Ивановна». Она: «Значит, у меня такая просьба. Меня крупно не показывать. Самый крупный план должен быть вот такой» и показала мне на себе значительно ниже пояса, так скажем, такой, очень средний план. А я имела наглость возразить ей, сказала «Клавдия Ивановна, вы прекрасно выглядите и на крупном плане будет хорошо». Она говорит «Деточка, когда вы доживете до моего возраста, вы поймете», повернулась и ушла, оставив за собой шлейф запахов.

М.КУНИЦЫН: Французские духи «Мицуко» были у нее любимые.

К.КИСЛОВА: Да. И, значит, это была вторая встреча. Но была еще и третья встреча, которая еще через десяток лет произошла. Но это было где-то уже на стыке 70-х и 80-х годов, то ли 1979-й, то ли 1981-й. Я уже была в это время главным режиссером главной редакции информации, то есть программы «Время», я уже была лауреатом Государственной премии, что тоже давало мне какой-то уже вес. Я так, уже была серьезным человеком. И как-то позвонила моя приятельница, жена композитора Валентина Левашова. Она лежала в Кремлевке, в кремлевской больнице и попросила меня приехать к ней, навестить ее. И я поехала. Я приехала к ней туда, пришла в палату, нам тут же принесли… Она лежала одна, естественно, в хороших очень условиях. Нам принесли тут же чай с пирожными, мы сели с ней, пьем чай. И вдруг так, с шумом открывается дверь и входит Клавдия Ивановна Шульженко. Она уже была тут в розовом пеньюаре, на голове у нее розовая чалма и она говорит «Так, вы что сидите в комнате? Такая погода. Надо пользоваться. Ну-ка, гулять». И мы беспрекословно встали, оставив все чаи, и пошли за ней гулять в парк. Мы гуляли в парке, она была очень оживлена, она была веселая такая и всё. И потом вдруг какой-то слом произошел, и вдруг она погрустнела как-то и стала говорить о своем сыне. Я не знаю, что было у нее с сыном, но у нее в голосе было столько…

М.КУНИЦЫН: Она очень любила просто своего сына, и всегда беспокоилась о нем.

К.КИСЛОВА: И ты знаешь, у нее даже промелькнула такая мысль, фраза. Когда она говорила о нем, она говорила «Я очень боюсь, как он останется без меня. Вот, я уйду, а он останется и будет… Как он будет жить без меня?» Что-то ее беспокоило. То ли он женился, то ли он собирался жениться. Вот, это была третья такая встреча с Клавдией Ивановной. Как 3 вальса у меня 3 встречи с ней прошли, так сказать, через всю мою жизнь.

М.КУНИЦЫН: Но мы сейчас от Клавдии Ивановны перейдем к другому замечательному исполнителю, тоже чьи пластинки Калерия очень любила и любит до сих пор – это Муслим Магомаев.

К.КИСЛОВА: Я тоже была с ним знакома и знала его. И, конечно, без него наше время как-то нельзя представить себе.

М.КУНИЦЫН: Муслим Магомаев.

(звучит песня «Сердце на снегу» в исполнении Муслима Магомаева)

М.КУНИЦЫН: В эфире – программа «Винил». Мы слушаем с Калерией Кисловой, с нашей сегодняшней гостьей пластинки. Кстати, в этой вещи, которую сейчас исполнял Магомаев, очень тоже много, на мой взгляд, цыганского, такого выхода.

К.КИСЛОВА: Да, есть немного.

М.КУНИЦЫН: Но я хочу, чтобы сейчас вы рассказали про еще одну встречу.

К.КИСЛОВА: Да, я вот как раз к ней и хотела перейти. Я знаю, что ты имеешь в виду. Мне просто хочется еще про одного человека, который, как бы, с пластинки шагнул в мою жизнь. Слегка. Пусть одним крылом задел. Не важно. 1980-й год. Я готовлюсь к ведению открытия и закрытия Олимпийских игр. И летом, в начале июня я лечу в Грецию, в Афины на репетицию зажжения Олимпийского огня. И когда я прилетела туда (ну, зажжение было в Олимпии, куда мы летали на вертолете) просто когда я ходила по городу Афины, я увидела кругом афиши большие такие просто, щиты с портретами Джо Дассена, которого я тоже очень любила как певца, любила слушать его пластинки. И, конечно, я никогда даже не надеялась увидеть, услышать его живьем. Ну, я попала на концерт. Но самое главное, я была на приеме, на котором среди гостей был Джо Дассен и даже была представлена ему как… Ну, я была единственным представителем от телевидения московского, а прием был посвящен будущим Олимпийским играм. И поэтому вот так произошло. И даже за столом мы сидели… У нас места были… Там же расписано всё, мы сидели напротив. И я, естественно, очень внимательно смотрела, мне хотелось запомнить все черты, какой он и что. И я помню, он… Он был один с переводчиком только, без жены. У него там все спрашивали, и он как раз рассказывал о том, что его на острове, на его острове в Средиземном море ждет жена с маленьким сыном, с маленьким Джо, как он сказал. И он летит… Что это последние гастроли в этом сезоне и он летит туда. А я смотрела и как-то… Очень хочется. Давай послушаем.

(звучит песня «Et si tu n’existais pas» в исполнении Джо Дассена)

К.КИСЛОВА: Да, замечательная-замечательная. И как-то, в общем, немножко взгрустнулось, потому что, ведь, эти последние, как он сказал, гастроли в этом сезоне оказались последними в его жизни, потому что он, закончив гастролировать в Греции, он полетел, действительно, на свой остров и там во время отдыха скончался от сердечного приступа.

М.КУНИЦЫН: Будучи совсем молодым человеком.

К.КИСЛОВА: Да, да.

М.КУНИЦЫН: Это был 1980-й год как раз.

К.КИСЛОВА: А ты знаешь, я когда вот так сидела за ужином, я смотрела на него и, вот, я обратила внимание, что у него на лице были такие крупные капли пота. Вот, они как крупная роса бывает на листьях, когда утром выходишь в сад. И я почему-то подумала, причем, вот, все лицо, особенно на висках и на лбу. А в зале было довольно прохладно, хорошо работала кондиция, не было жарко. И я так смотрела и думаю «Наверное, у него сердце больное». И надо же, вот через месяц, действительно, пришла к нам такая весть, о которой мы сообщали уже в программе «Время» в июле-месяце. Я не помню дату, но вот так произошло.

М.КУНИЦЫН: Но как раз вот эта поездка в Афины была связана с Олимпийскими играми.

К.КИСЛОВА: Да, да.

М.КУНИЦЫН: Это огромная веха в вашей жизни, работа на Олимпиаде. Есть много, на самом деле, телевизионных программ, в которых Калерия Венедиктовна рассказывала о том, как она работала, описывала подробно все эти детали увлекательнейшей, интересной работы. Есть, между прочим, документальный фильм, который называется «Мисс телевидения СССР». Это, кстати, ведь, Брежнев так окрестил, Мисс телевидения?

К.КИСЛОВА: Да, Леонид Ильич так меня назвал.

М.КУНИЦЫН: Да. И, по-моему, 6 всесильных мужчин.

К.КИСЛОВА: Так ему было легче.

М.КУНИЦЫН: Вот, перед тем, как поставить последнюю пластинку в сегодняшней программе, буквально несколько слов о том времени, о работе на Олимпиаде.

К.КИСЛОВА: Ну, понимаешь, ведь, к Олимпиаде, в общем… Олимпиадой я жила, так сказать, целый год, даже больше года. Я работала вместе с оператором Сергеем Журавлевым, все время была при Дунаеве, постановщике торжественного открытия и закрытия. И это была очень интересная работа, необыкновенно. И я считаю, что это, наверное, самая главная вот такая моя работа, если говорить о моем творческом пути.

М.КУНИЦЫН: Вот тот знаменитый план, когда на закрытии улетает Мишка и течет слеза, катится по этому панно. Этот план, по-моему, стал хрестоматийным и ассоциируется не только с Олимпиадой, но и с целой эпохой.

К.КИСЛОВА: Понимаешь, мне приятно, что… Ну, я работала, естественно, не одна. Там на открытии было 11 ПТС, на закрытии было 6 ПТС. Ну, это 6 передвижных телевизионных станций, у каждой станции по 6 камер. Вот, представляешь, сколько камер было только на Большой спортивной арене? И это было, действительно, незабываемое время. И когда кончилось, когда улетел этот Мишка, когда погасли последние огни фейерверка, которые были над Лужниками, вот, почувствовалась вообще такая опустошенность какая-то, вот, как будто я потеряла часть жизни просто. Потому что мы вели ее вместе с моей, так сказать, постоянной партнершей, была ассистентом, потом стала вторым режиссером со мной Таня Петровская, и мы с ней вели эту трансляцию и, по-моему, обе плакали после трансляции. Открытие было…

М.КУНИЦЫН: Плакали вместе с вами тогда все.

К.КИСЛОВА: Да, плакали вместе, да.

М.КУНИЦЫН: Плакали и те, кто вели трансляцию, и те, кто смотрели эту трансляцию.

К.КИСЛОВА: Да.

М.КУНИЦЫН: И, ведь, на самом деле, вот сегодня, благодаря тому, что вы пришли в эту студию, принесли пластинки, часть, действительно, пластинок принадлежала Калерии Венедиктовне.

К.КИСЛОВА: Ну, часть. К сожалению, у меня многие не сохранились.

М.КУНИЦЫН: И мы совершили это большое путешествие, начав его в сибирском селе под пластинки с цыганской музыкой, и оказались в Москве на закрытии Олимпиады. И под конец программы я хочу поблагодарить за участие, за то, что вы рассказали, на самом деле, столько нам всего интересного, и поставить ту песню…

К.КИСЛОВА: Но я хочу, все-таки, перебить тебя и сказать, что с Ромэном я не рассталась всю жизнь. До сих пор. Ты-то знаешь это, потому что…

М.КУНИЦЫН: Это я знаю, правда.

К.КИСЛОВА: Да. Потому что в Ромэн я хожу до сих пор, это мой любимый театр и я там бываю систематически.

М.КУНИЦЫН: Одной из последних уже вещей в сегодняшней программе будет «До свидания, Москва, до свидания».

К.КИСЛОВА: Да.

(звучит песня «До свидания, Москва!»)