Нина Николаевна Миронова стала третьей и последней женой Александра Грина. Она стала прототипом героини «Алых парусов» Ассоль. С ней он прожил одиннадцать лет, до самой смерти. Она пережила писателя почти на 40 лет, и все эти годы жила деятельной памятью о нем. Благодаря ее усилиям в Старом Крыму появился музей Александра Грина.
Нина Николаевна Миронова родилась 11 (23) октября 1894 года в Гдове (Гдовский уезд, Санкт-Петербургская губерния, в настоящее время Псковская область) в семье банковского служащего Николая Сергеевича Миронова. Она была старшей в семье, младшие братья - Константин (1896 г. р.), Сергей (1898 г. р.). Семья переезжала по местам службы отца и в 1914 году перебралась из Нарвы в Петербург.
Нина Миронова закончила гимназию с золотой медалью, в 1914 году поступила на Бестужевские курсы. В 1915 году вышла замуж за студента-юриста Сергея Короткова, через год мобилизованного в армию и погибшего на фронте Первой мировой войны в 1916 году. Окончив два курса биологического отделения, Нина пошла работать медсестрой в госпиталь.
В 1917-1918 годах Нина Короткова (Миронова) работала в газете «Петроградское эхо» машинисткой, там она впервые встретила и познакомилась с Александром Грином, который пришел за гонораром. Встретились они в конце 1917 или самом начале 1918-го года. Когда они познакомились, ей было 23, а ему 37. Познакомились и расстались на несколько лет. Сама она говорила об этом: «Необходимо было каждому из нас отмучиться отдельно, чтобы острее почувствовать одиночество и усталость».
В 1918 году умер отец Нины Николай Сергеевич, сама она заболела туберкулезом и переехала на три года к родственникам в Подмосковье. Перед отъездом в мае 1918 года у памятника «Стерегущему» Грин подарил ей свои стихи.
Когда, одинокий, я мрачен и тих,
Скользит неглубокий подавленный стих,
Нет счастья и радости в нем,
Глубокая ночь за окном...
Кто вас раз увидел, тому не забыть,
Как надо любить.
И вы, дорогая, являетесь мне,
Как солнечный зайчик на темной стене.
Угасли надежды. Я вечно один,
Но все-таки ваш паладин.
Обещал к ней приехать, навестить, но не смог. Думал, ее уже нет в живых. Она же большого значения ни Грину, ни его стихам тогда не придала и впоследствии была этому очень рада.
Снова встретились они в феврале 1921-го на Невском. За три года многое переменилось и в его, и в ее жизни. Нина вспоминала о том дне: «Мокрый снег тяжелыми хлопьями падает на лицо и одежду. Мне только что в райсовете отказали в выдаче ботинок, в рваных моих туфлях хлюпает холодная вода, оттого серо и мрачно у меня на душе - надо снова идти на толчок, что-нибудь продать из маминых вещей, чтобы купить хоть самые простые, но целые ботинки, а я ненавижу ходить на толчок и продавать».
Она была теперь молодой вдовой, перенесла сыпной тиф и работала медсестрой в сыпно-тифозном бараке села Рыбацкого, а жила с матерью в Лигове и через Питер ездила на работу. Грин предложил ей заходить иногда к нему в Дом искусств, где было тепло и сухо. Вел он себя очень деликатно. И совсем не пил.
В начале марта Грин предложил Нине стать его женой. После недолгого раздумья она согласилась. Позднее Нина Николаевна говорила, что не испытывала к будущему мужу особых чувств: «не было противно думать о нем». Но не более того. Да и сам Грин в то время переживал безответную любовь к Марии Алонкиной. «Увлекся он самозабвенно. Понимая умом нелепость своего с ней соединения, свою старость в сравнении с нею и во внешнем своем облике, он горел и страдал и от страсти; страдания доводили его до настоящей физической лихорадки. А она увлеклась другим. И тут встретилась я, ничего не знавшая об этом. И все сдерживаемые им чувства и желания обернулись ко мне - он просил меня стать его женой. Я согласилась. Не потому, что любила его в то время, а потому, что чувствовала себя безмерно усталой и одинокой, мне нужен был защитник, опора души моей. Александр Степанович - немолодой, несколько старинно-церемонный, немного суровый, как мне казалось, похожий в своем черном сюртуке на пастора, соответствовал моему представлению о защитнике. Кроме того, мне очень нравились его рассказы, и в глубине души лежали его простые и нежные стихи».
Нина стала гражданской женой Александра Грина в начале марта 1921 года, а через два месяца они поженились официально. Практически сразу после регистрации брака Грины переехали, они сняли одну комнату в квартире на Пантелеймоновской улице в доме 11. «Мы вскоре поженились, и с первых же дней я увидела, что он завоевывает мое сердце. Изящные нежность и тепло встречали и окружали меня, когда я приезжала к нему в Дом искусств. Тогда он не пил совершенно. Не было вина. А мне сказал, что уже два года как бросил пить...»
В их жизни было много разного - и дурного, и хорошего, все как у людей. Если прочитать подлинные письма и записи Нины Николаевны, можно увидеть, что и то и другое в своих проявлениях было чересчур крайним, далеким от середины. Либо очень хорошо, либо очень плохо. Екатерина Александровна Бибергаль так не захотела, Вера Павловна Абрамова не смогла, Мария Владиславовна Долидзе, вероятно, просто ничего не поняла, Мария Сергеевна Алонкина не приняла всерьез, Нина Николаевна Короткова и захотела, и увидела, и смогла, и приняла. Для Нины же он стал заботливым мужем и с самого начала поставил дело так, чтобы его жена ушла со службы и больше нигде не работала. Жена писателя - это уже профессия.
В мае 1921 года он писал ей: «Я счастлив, Ниночка, как только можно быть счастливым на земле... Милая моя, ты так скоро успела развести в моем сердце свой хорошенький садик, с синими, голубыми и лиловыми цветочками. Люблю тебя больше жизни». Она же, не раз признававшаяся, что сошлась с Грином «без любви и увлечения в принятом значении этих слов, желая только найти в нем защитника и друга», очень скоро писала ему совсем другое: «...Тебя благодарю, мой родной, мой хороший. Нет, не скажешь словом "благодарю" всего, что не может вместиться в душе, - за твою ласку, нежную заботу и любовь, которые согрели меня и дали мне большое, ясное счастье».
Лето 1921 года Грин и Нина Николаевна прожили в загородном местечке Токсово, где за пуд соли и десять коробков спичек их впустил к себе в дом деревенский староста, финн с русским именем Иван Фомич. Каждый день они вставали на заре, ловили рыбу в озере под названием Кривой нож и приносили домой полную корзину окуней, плотвы, лещей, собирали грибы и ягоду, сушили, мочили, мариновали, солили. Иногда к ним приезжали из Петрограда соседи по «Диску» Пяст и Шкловские. В Токсове Грин заканчивал «Алые паруса» и начал свой первый роман «Алголь - звезда двойная» о петроградской разрухе, роман, который так и не был дописан. Это лето Нина Николаевна называла самым счастливым временем в их совместной жизни.
Зимой 1921/22 года жили трудно, как и все, квартира была грязная и холодная. От голода спасал академический паек, и иногда Грин отправлялся на толкучку Александровского или Кузнечного рынков, где можно было обменять часть продуктов на мыло и спички. Но порой и пайка не хватало, чтобы обогреть огромную залу, и дрова приходилось воровать.
Потом стало легче. С началом нэпа стали образовываться частные издательства, и у Грина вышло сразу несколько рассказов, которые вошли в его первую послереволюционную книгу «Белый огонь». Это позволило им оставить квартиру на Пантелеймоновской, где замерзли канализационные трубы, и переехать на 2-ю Рождественскую улицу к интеллигентной старушке, имевшей отношение к Дому литераторов. «Комната была маленькая, скудно обставленная - "студенческая", грязноватая, на пятом этаже, но зато светлая, с окном-фонарем на улицу. Переезд был несложен. Взяли у дворника салазки, в два фанерных ящика сложили наше имущество, а сверху положили большой портрет Веры Павловны. Александр Степанович вез салазки, я толкала их сзади. С этим отрезком жизни, сблизившим нас на будущее, трудном в бытовом отношении, но таким светло-душевным, было покончено».
В 1923 году был напечатан первый роман Грина «Блистающий мир». Полученный гонорар Грин решил потратить на путешествие в Крым. После возвращения из поездки на юг, семья Гринов переехала на новую квартиру, в которой было четыре комнаты. Сами сделали ремонт, после чего забрали к себе жить мать Нины. Для Грина это был период расцвета его таланта. По воспоминаниям его жены Нины, «...пламя творчества горело ровно, сильно и спокойно. Иногда даже как бы физически ощутимо для меня. В эти годы Александра Степановича любезно встречали в редакциях и издательствах. Мы пользовались плодами этого хорошего отношения, жили покойно и сытно, но Александр Степанович начал втягиваться в богемную компанию, и это привело нас к переезду на юг».
Летом 1924 года Грин с женой и тещей переехали в Крым, в Феодосию. По приезде Грины поселились в гостинице «Астория» в номере с видом на море, потом сняли комнату - на квартиру денег не хватало. А Осенью того же года семья писателя перебралась в четырехкомнатную квартиру на улицу Галерейную, где теперь находится известный всем музей А.С. Грина. «В этой квартире мы прожили четыре хороших ласковых года», - вспоминала много позднее Нина Николаевна. Там был у Грина свой кабинет, небольшая квадратная комната с окном на Галерейную улицу. На стене портрет отца. Фотографий Веры Павловны больше нет. Хотя письма ей Грины по-прежнему писали и часто о ней говорили. Зато - «в темно-красной узкой рамке моя фотокарточка».
Жили вместе с матерью Нины Николаевны Ольгой Алексеевной Мироновой. Женщины занимались хозяйством, вставали очень рано, пока Грин еще спал, ходили на базар, потом ставили самовар, и Нина Николаевна приносила мужу в постель чай, «крепкий, душистый, хороший, правильно и свежезаваренный на самоваре, в толстом граненом или очень тонком стакане». Чай было достать нелегко, иногда Нина Николаевна привозила его из Москвы, иногда всеми правдами и неправдами покупала в Феодосии. Вечерами Грин играл с тещей в карты.
Спокойная жизнь закончилась в 1927 году. Летом к ним приехал издатель Вольфсон, Грин подписал с ним контракт на выпуск 15-томного собрания сочинений. Получив большой аванс, Александр Степанович вместе с женой поехали отдыхать. Ялта, Кисловодск, Москва... Казалось, что денежных проблем теперь не будет, Грин даже подарил Нине золотые часы. Но то были их последние счастливые дни. Издательство разорилось, начались суды, которые Грин проигрывал. Свои неудачи Грин топил в алкоголе. Запойное пьянство, безденежье, жизнь становилась невыносимой.
В начале 1930-х годов здоровье Грина сильно пошатнулось. Запущенное воспаление легких, давний туберкулез, а затем и рак желудка, усугубленные злоупотреблением алкоголем, привели к тому, что сил у писателя практически не оставалось. Его перестали печатать, пенсию не давали, помощи ждать было неоткуда. Семья была вынуждена переехать из Феодосии в Старый Крым, где жить было намного дешевле. Сначала снимали квартиру, а в 1932 году, за несколько месяцев до смерти Грина, Нина Николаевна купила за свои золотые часы двухкомнатный домик с земляным полом, который и стал их единственным собственным жильем. 8 июля 1932 года Александр Степанович Грин умер. Нина Николаевна на 38-м году жизни вновь стала вдовой.
Жизнь Нины Николаевны после смерти Грина
Грин умер в Старом Крыму в 1932 году. Нина Николаевна начала работу по увековечению памяти писателя, в 1934 году ей удалось организовать мемориальную комнату, в том же году, получив гонорар за сборник рассказов Грина «Фантастические новеллы», на ранее приобретенном участке земли 20 соток возвела жилой дом, дом Грина стал частным музеем. Открытие государственного музея было назначено на 1942 год, к 10-летию смерти А.С. Грина. Участвовала в создании Историко-краеведческого музея в Старом Крыму, с поручениями от музея ездила в Москву.
В 1934 году Нина Николаевна вышла замуж за феодосийского врача-фтизиатра Петра Ивановича Нания, давнего знакомого, лечившего А.С. Грина. В начале Великой Отечественной войны брак Нания и Грин распался. Крым был оккупирован немцами. В то время у матери Нины Николаевны стало проявляться психическое расстройство. Чтобы не умереть с голоду, продавали оставшиеся вещи. Когда продавать стало нечего, пришлось искать работу. А какую работу можно было найти слабой интеллигентной женщине в оккупированном Крыму? Нина Николаевна считала, что ей еще повезло - подвернулось место корректора в типографии открытой при немцах газетенки под громким названием «Официальный бюллетень Старо-Крымского района», через время ее назначают редактором издания «Старокрымский бюллетень». Бюллетень печатал сводки и хронику. Отказаться Нина не могла по тем же причинам, которые вынудили пойти на работу. Работа эта не требовала от нее личной оценки событий - она была технической. Нина Грин помогала партизанам и спасла от смерти 13 человек.
В январе 1944 года, когда к Крыму уже подходили советские войска, Нина Грин уехала в Одессу, она опасалась за свою жизнь, ведь тогда говорили, что всех сотрудничавших с немцами расстреливали без разбора. В апреле 1944 года умерла ее мать, Ольга Алексеевна. В дороге она попала в облаву. Нину Николаевну схватили и вместе с другими отправили в Германию на трудовые работы.
После окончания войны, в 1945 году, Нина Николаевна вернулась на родину, зная, что ее непременно арестуют. Сама обратилась в компетентные органы, получила срок в 10 лет, отбывала заключение в сталинских лагерях на Печоре, затем - в Астрахани. Освободилась в 1956 году. После освобождения вернулась в Крым, после долгой борьбы вернула дом - последнее жилище Грина, приспособленный новыми хозяевами под хозяйственные нужды, добилась открытия музея писателя.
Музей Александра Грина Нина Николаевна открыла на общественных началах в 1960 году. В самом доме тогда мало что осталось: Нина собирала по крупицам, восстанавливала все так, как было еще при жизни писателя. Перед арестом многие рукописи и памятные вещи она раздала по знакомым, и теперь эти ценности стекались обратно в дом. Здесь она закончила книгу воспоминаний о Грине, которую начала писать еще во время ссылки в Печоре. Сюда съезжались друзья, писатели, книгочеи, студенты. Организовался такой полулегальный клуб - «гнездо» любителей Грина. Именно «гнездо» и положило начало гриноведению.
Нина Николаевна скончалась в Киеве 27 сентября 1970 года. В своем завещании она просила похоронить ее в семейной ограде между могилами ее матери и мужа. Но власти Старого Крыма не разрешили выполнить волю покойной, и захоронение состоялось в другом месте старокрымского кладбища. Спустя год, в ночь на 23 октября 1971 года, киевские друзья Н.Н. Грин - Ю. Первова и А. Верхман с помощниками тайно перезахоронили ее, выполняя упомянутое выше завещание.
Нина Николаевна Грин полностью реабилитирована в 1997 году. Из заключения Прокуратуры Автономной Республики Крым: «Из имеющихся в материалах дела фактических данных усматривается, что Грин Н.Н. в период Великой Отечественной войны не принимала участия в карательных акциях против мирного населения, не занималась предательством и не оказывала в этом пособничества... Таким образом, Грин Н.Н. не совершила действий, предусматривающих ответственность за измену Родине».
Последние годы своей жизни, 1967-1970, Нина Николаевна Грин провела в Киеве, в доме своей подруги и помощницы гриноведа, диссидента Юлии Александровны Первовой. Только на лето она приезжала в Старый Крым, в дом-музей Грина - их с Александром Степановичем дом, который она с помощью друзей превратила в музей и подарила незадолго до смерти государству.
Интервью с Ниной Николаевной Грин (1966)
Нина Николаевна Миронова (Грин). Киев, 1968 г.
Такого бунта никто не ожидал. Цепь взявшихся за руки людей, среди которых были фронтовики, преграждала путь похоронной процессии. На кладбище не пускали гроб с телом Нины Грин, словно её присутствие могло осквернить священную землю. Женщину, бесконечно любимую писателем Александром Грином, его жену, прообраз Фрези Грант, люди не пускали к месту последнего успокоения. Городским властям удалось уговорить горожан уступить, и захоронение состоялось, но спустя время погребение Нины Николаевны Грин обросло множеством противоречивых россказней. Даже после смерти она продолжала быть жертвой молвы. Почему?
Жизнь назад
О ней известно, кажется, всё. Тень Нины Николаевны витает в музеях Грина, феодосийском и старокрымском, где поминают спутницу писателя только добрым словом. Вниманию экскурсантов представляют книгу воспоминаний Ю. Первовой, путеводители по восточному Крыму с очерками о Н. Н. Грин, её воспоминания об Александре Грине. Экскурсоводы добротно и старательно повествуют о ней, вешней, цветущей, и об угасающей, пожилой. Но то, что было между молодостью и закатом долгой жизни вдовы Грина, почему-то утаивается. Как и то, почему провожали её не оркестром и панихидой, а стоном проклятий. Тайну Нины Николаевны хранит город Старый Крым, последняя пристань Александра Грина. Раскрывая её шаг за шагом, мне довелось беседовать с земляками Н. Н. Грин - учителями, библиотекарями, представителями исполнительной власти, музейными работниками, ветеранами Великой Отечественной войны. К моей исследовательской удаче, я встретилась с человеком, который опередил меня в поиске истины и хранит в памяти смолкнувшие голоса - Иваном Карповичем Мельниковым, фронтовиком, писателем, чьему перу принадлежит неопубликованный очерк «Чёрные пятна на Алых парусах». Слова моих собеседников невольно слились в единую повесть с изданными воспоминаниями, и судьба Нины Грин, прижизненная и посмертная, потребовала явного и яркого света. Итак, повернём время вспять…
Нина Николаевна Миронова-Грин родилась 23 октября (по новому стилю) 1894 года в городе Гдове Псковской области (по другим сведениям - эстонском городе Нарва). Дважды была вдовой, о судьбе третьего спутника жизни данные противоречивы. Ключевыми из своего долгого века считала 11 лет брака с писателем А. С. Грином. Этому времени посвящены её воспоминания, выпущенные в 2000-м году в Симферополе отдельным изданием.
Именно эта тонкая книжица заинтригует любого внимательного читателя. «Одно я женским своим инстинктом поняла очень быстро, - пишет автор, - что я в его (Грина - В. К.) представлении гораздо лучше, чем есть в действительности, что он наделяет меня такими чертами и чувствами, какие во мне были в зачатке или их нет. Поняв это, была внутренне огорошена, боялась, что в конце концов он увидит, что я не та, и решила всю жизнь стараться быть естественной и такой хорошей, как ему кажусь…»
Около 12 лет подыгрывала Нина Николаевна воображению своего супруга-писателя. Усилия её не были напрасными: женщина-мечта обрела бессмертие в его письмах, стихах, прозаических произведениях, известных тысячам читателей. О себе вне Грина Нина Николаевна предпочитала умалчивать, подчёркивая, что для неё важны лишь годы, проведённые с ним. Кем она была до него? Обычной гимназисткой, затем - одной из сотен сестёр милосердия, потом - рядовой сотрудницей редакции газеты «Петроградское эхо», где Грин её, собственно, и разглядел. Кем она стала с ним? Легендарной фигурой, которой гласно посвящены «Алые паруса», а негласно - все произведения Грина, написанные им за годы совместной жизни. Игра стоила свеч, а пауза наступила в 1932-м году - лето смерти Грина, и те, кто увидел Н. Н. Грин за кулисами былого блеска, не смогли забыть её истинного лица. Эти свидетели - старокрымчане. Люди, которых Нина Николаевна считала, судя по её «Воспоминаниям…», либо отсутствующими, либо безликими. Но ни бездумными, ни безликими, ни безгласными они не были. Слово - за ними.
Устами очевидцев
Поселившись в 1930-м году в Старом Крыму, Н. Н. и А. С. Грины вряд ли думали о том, что их супружеская чета приковала внимание многих известных жителей. Но в провинциальном местечке молодая светская красавица и её сурового вида спутник поневоле бросались в глаза. Кто они, мало кто знал: писатель Грин в те годы не имел нынешней известности. Знакомств приезжие почти не заводили, дружбы обывателей не искали и не предлагали своей. Только несколько соседей относились к этой семье с искренней добротой и участием. В 2004-м году Мария Константиновна Бойко-Гончаренко, пенсионерка, бывшая учительница начальных классов, вспоминала так: «Мой отец, Константин Ипатьевич Бойко, был священником, а в миру - разнорабочим. Не знаю, где и как он познакомился с Александром Степановичем, но только Грины попросили его помогать им в саду и по дому. Папа обрезал розы, приносил воду, рубил дрова, кипятил самовар. Он бывал у них ежедневно, и каждый раз брал меня с собой. Мне было семь лет тогда, и я всё отлично помню. Пока папа был занят работой, Александр Степанович звал меня к себе. У него качалка была, лёгкая такая, из ивовых прутьев, и в ней мы раскачивались вместе».
Итак, у четы Гринов, вопреки воспоминаниям Нины Николаевны об их бедности, была возможность нанять прислугу. Александр Степанович, любивший детей, привязался к Мураше - так он называл свою маленькую подругу. Мария Константиновна на всю жизнь запомнила его подарок: красавицу-куклу из магазина, единственную покупную игрушку, которая была у неё в детстве. Смышлёная девочка стала свидетельницей последних часов Александра Степановича.
«Грина никто не навещал, - уверяла Мария Константиновна, - по крайней мере, при нас с отцом в доме никого не было. Только Александр Степанович, Нина Николаевна и её мама, Ольга Алексеевна. Грин очень любил слушать пение птиц и часами просиживал или лежал у раскрытого окна, у которого росла большая алыча. Шум её листвы напоминал ему море… Александр Степанович был очень болен, дышал тяжело. И вот однажды, когда ему стало совсем плохо, он попросил, чтобы папа не уходил. Мы остались в его комнате: отец, я и Нина Николаевна. Она сидела на стульчике, а я - рядом на скамеечке и слышала его прощальные слова. Он просил жену похоронить его на возвышенном месте, откуда было бы видно море, и посадить на его могиле такую же алычу. А потом, тихо-тихо, перестал дышать».
Хоронили Грина, по словам Марии Константиновны, очень скромно. Гроб с телом писателя везли на линейке, длинной телеге, за которой почти никто не шёл. Мураша сидела рядом со своим усопшим другом, зажав между коленями саженец алычи - её отец выполнил всё, о чем просил Александр Степанович. Вдова повествует о кончине мужа совершенно иначе: «Несколько часов я и мать просидели около него в полном молчании. Немного людей нас посещали, а в эти поздние часы никто не пришёл, никто не нарушил ненужными словами и вопросами горьких минут моей разлуки с ним. Слёз не было; они высохли в последние предсмертные его дни и пришли позже, когда душа, оставшись одна, ослабела… Девятого июля в шесть часов тридцать минут вечера ушёл Александр Степанович из своего дома, так давно им желанного. Торжественно и благоговейно отслужил панихиду отец Михаил. К небольшому церковному хору присоединились городские певцы из санатория… Медленно двигалось шествие, встречаемое на перекрестах толпами жителей, выходивших на торжественное похоронное пение. Мало людей знали мы в Старом Крыму - много их провожало его в последний путь».
«Нет, - прочитав это, настаивала Мария Константиновна, - наверное, Нине Николаевне хотелось, чтобы его провожали всем миром. Но его похороны были очень скромными, потому что Александра Степановича как автора никто тогда не почитал, а как человека его просто не знали». Не будем спорить с ней - в дни нашей встречи М. К. Гончаренко осталась единственным свидетелем события далёкого прошлого.
Александр Степанович ушёл из жизни раньше, чем старокрымчане успели его узнать. Вдову писателя ждала иная судьба. После кончины мужа она осталась в Старом Крыму, и рядом с крохотным убогим домиком, который Грины приобрели за два месяца до смерти Александра Степановича, вырос просторный особняк - новое жилище Нины Николаевны, построенное за гонорары вновь изданных книг писателя. Хозяйка большого дома с прекрасным садом по-новому устроила свою жизнь: теперь она спутница Петра Ивановича Нания, лечащего врача своего покойного мужа. Нина Николаевна часто бывала в Феодосии, где работал Наний, принимала участие в организации солнцелечебницы по его проекту и получала гонорары за публикации Грина. Деля с Нанием стол, кров и постель, Нина Николаевна царствовала в двух шагах от домика, где каждый вздох другого мужчины был полон беззаветной любви к ней. Думала ли она об этом, мерила ли свою жизнь его меркой верности, честности, доброты?
Ответ на этот вопрос прозвучал в огненном 1941-м. Вот что поведала Олимпиада Петровна Стоянова-Бакалова, партизанская связная, пенсионерка, бывшая учительница Старокрымской средней школы:
«Мне исполнилось 20 лет, когда началась война. У нас была большая семья: мама, я, трое братьев, сестра Лена, моя трёхлетняя дочь Галочка. Как и все, мы голодали. Как и все, прошли через муки оккупации. Мой средний брат Юра, разведчик партизанского отряда, погиб в бою на горе Бурус, и когда его привезли в город хоронить, в кармане нашли два зёрнышка кукурузы - дневной партизанский паек… Мы были преданы Родине. Готовы были всё отдать за её свободу, а те, кто перешёл на сторону немцев, казались самыми страшными преступниками… Среди предателей была Нина Николаевна Грин. Как мы знали, она добровольно пошла работать переводчицей и редактором провокационной газеты немцев, разъезжала по улицам Старого Крыма на чистокровном жеребце, в амазонке и шляпе с вуалью в сопровождении офицеров рейха. Выступала на городской площади с призывами ехать в Германию набраться культуры - так она называла каторжные работы. Этого ей никто не мог простить».
По словам старожилов города, вначале войны Пётр Иванович Наний навсегда покинул Старый Крым, прихватив с собой семейные ценности Мироновых. Для Ольги Алексеевны, матери Нины Николаевны, это был тяжёлый удар. Война и поступок Нания потрясли её настолько, что у неё помутился разум. Впоследствии Нина Николаевна утверждала, что решилась работать с фашистами из-за голода и болезни матери. Увы, оправданием это не стало. Всё, что публиковали в своей провокационной газете гитлеровцы, имело подпись «Н. Грин», и это резало сердца. Как утверждал И. К. Мельников, командир 5-го комсомольско-молодёжного отряда Алексей Андреевич Вахтин готовился прийти в город с несколькими бойцами, чтобы наказать предательницу по законам военного времени. Только случайность спасла Нину Николаевну от партизанского возмездия.
Расстрела Нине Николаевне удалось избежать, наказания - нет.
В 1945-ом году Нину Николаевну судили публично, - вспоминала О. П. Бакалова. - Я передала на суд номер фашистской газеты с подписью «Н. Грин». Её сначала приговорили к 25-ти годам лишения свободы, а потом дали только десять.
Гриновская «Ассоль» и «Фрези» показала себя так, что мало кто верил в её добродетель. Ходили слухи, что в своём доме, опустевшем по вине Нания, Нина Николаевна сожительствовала с высшими офицерскими чинами. Так считал и писатель И. К. Мельников, открыто бросивший упрёк вдове при личной встрече в неофициальном старокрымском музее Грина. Почти незнакомые друг с другом земляки, с кем мне довелось беседовать, утверждали одно и то же: Н. Н. Миронова ещё при жизни Александра Степановича жила отдельно, в Феодосии, а за смертельно больным Грином ухаживала тёща Ольга Алексеевна и соседи - Панковы, Бойко, Белоцерковные. И это мнение не было порождением слепой ненависти ко всем и вся: Ольгу Миронову, умершую в 1944-ом году, никто и не думал обижать - её похоронили на одном кладбище с зятем, с уважением и почтением. К тому времени её дочь, предчувствуя приход в Старый Крым советских войск, собралась бежать в Германию и остаться там навсегда (в уголовном деле Н. Н. Грин №9645 отъезд в Германию представлен как насильственный), но не вышло. Её арестовали в Старом Крыму, судили в Симферополе и под конвоем отправили отбывать срок близ реки Печоры и в Астрахани.
Десять лет о ней ничего не слышали. Заживали раны, восстанавливались здания, люди собирались по выходным в пышном городском саду, на танцплощадке, и радовались тому, что уцелели. Но в 1956-ом году старокрымчане узнали, что, как чёрная тень прошлого, Нина Николаевна вернулась в их город. И не просто так, а с желанием восстановить права на домик Грина и свой особняк. Прозвенел звонок, и занавес нового акта её спектакля стал медленно распахиваться.
Реабилитация
С 1956-го по 1970-й год, год своей смерти, Нина Николаевна жила в Старом Крыму, покидая его ненадолго и снова возвращаясь. Годы, проведённые в лагерях, отброшены - как и годы войны, годы жизни с П. И. Нанием. Теперь она снова Нина Грин, муза талантливого писателя. Её цель - добиться его всенародной известности, а вместе с тем - своей неразрывной причастности к его творческой судьбе и славе.
С самого начала Н. Н. Грин пришлось преодолевать немалые трудности. Дом её и Нания считался жактовским (государственным), и жил в нём первый секретарь старокрымского райкома партии Л. С. Иванов. Вернуть себе эту собственность Нина Николаевна не смогла бы никогда. Домик, где скончался Грин, занимали куры. Впрочем, в годы войны, при Нине Николаевне, в нём размещалась немецкая конюшня. Так что Иванов только продолжил пользоваться им почти по-прежнему назначению. Несмотря ни на что, вдова писателя решила превратить этот хлев в дом-музей А. С. Грина - с садом, водопроводом и другими удобствами: «как было при Александре Степановиче». В 50-х годах на произведения Грина обратила внимание широкая аудитория. Коллеги-писатели относились к ним с большим уважением, и Нина Николаевна с успехом этим воспользовалась. Обладая уникальным обаянием, очаровательной внешностью и тонкой речью, Н. Н. Грин привлекла на свою сторону московских писателей, бывала в Киеве, Ленинграде, и всюду оставляла о себе наилучшее впечатление. Никто из ее собеседников просто не мог представить, за что она была наказана и почему ущемляется чиновниками и партократами в своих правах.
В организации старокрымского музея А. С. Грина его вдове отказывали на каждом шагу, и это возмущало её новых друзей и поклонников. На представителей старокрымских властей начались нападки в прессе: сильные покровителя Нины Николаевны старались обыграть ситуацию в её пользу. Среди них оказался и писатель Сергей Смирнов, козырный туз в колоде Нины Грин. Смирнов прекрасно понимал, что его подопечной ни за что не удастся сдвинуть дело с мёртвой точки, пока на ней лежит клеймо врага народа. И тогда всеми правдами и неправдами бывшая завтипографии стала добиваться своей реабилитации.
В заявлениях и обращениях Н. Грин в высшие инстанции сотрудничество с немцами представлялось как вынужденное и эпизодическое, отъезд в Германию - насильственный. Острый ум Нины Николаевны помогал придать фактам нужный для реабилитации характер. Но оставались свидетели, встреча с которыми могла испортить всю игру. Чтобы избежать этого, находчивая дама стала сообщать о себе - в письмах и устно - самые невероятные сплетни, якобы исходившие от старокрымчан. Россказни эти подробно передаёт в «Воспоминаниях о Нине Николаевне Грин» Ю. А. Первова. На их фоне правда о «подвигах» Н. Н. Грин во время войны тоже должна была предстать извращенным вымыслом. Так и произошло. Люди, которых предала Н. Грин, получили славу клеветников, Старый Крым превратился в «Каперну», а престарелая «Ассоль» одиноко бродила по его улицам с видом святой великомученицы.
Вспоминает Елена Алексеевна Круглова, врач: «В 1965 году я окончила первый курс медицинского института в Томске и приехала домой на каникулы. Однажды, уже не помню зачем, пошла в центр города. Не доходя до здания почты, увидела, что на улице Ленина творится что-то странное. Прохожие, шедшие по правой стороне, стали переходить на левую - резко, как по команде. Я спросила у кого-то, что случилось. «Да фашистка эта появилась», - сказали мне. И я увидела, что по улице идет пожилая красивая женщина, Нина Николаевна, как выяснилось потом. То, как отворачивались от неё люди, запомнилось на всю жизнь».
Спустя несколько лет Елена Алексеевна работала в Старом Крыму участковым врачом. Нина Николаевна была ещё жива, и однажды Е. Кругловой пришлось прийти к ней по вызову. Пациентка встретила её лучистой улыбкой: «Какой очаровательный молодой доктор пришёл ко мне сегодня!» Беседа с Ниной Николаевной была чарующей, лёгкой, занимательной. Елена Алексеевна вспоминала летний эпизод 1965 года, сравнивала с визитом к пожилой, всё ещё прекрасной внешне женщине и не могла не удивляться контрасту впечатлений.
В том же 1965 году, как вспоминала О. П. Бакалова, после празднования юбилея А. С. Грина Сергей Сергеевич Смирнов решил собрать старокрымчан на центральной площади, возле партизанского кладбища, и пригласил туда же Нину Николаевну. Ему, видимо, хотелось выяснить, кто прав, кто виноват, и примирить жителей города с их жертвой. Появление Нины Николаевны возле могил защитников города воспринялось как кощунство. Собрание превратилось в стихийный митинг. Смирнов, выслушав полные гнева выступления, вынужден был уйти ни с чем.
Подобные попытки примирить с Н. Н. Грин и простых граждан, и представителей властей неизменно приводили к провалу. В домик Грина его вдове в конце концов удалось вселиться. Её усилиями он был отстроен заново, в нём постоянно бывали туристы, но официальный статус музея при её жизни он так и не получил. Нина Николаевна компенсировала это проведением многочисленных экскурсий, мастерски отвечала на любые вопросы, была неизменно доброжелательной, приветливой, с нежностью вспоминала Александра Степановича и тем самым завоевывала сердца его почитателей. Ей верили безоглядно: свидетельство тому - памятная книга музея. Посетители признавались ей в любви, как когда-то сам Грин, и Нина Николаевна праздновала в душе победу.
По следам публикаций
В последнее время, через много лет небытия четы Грин, их имена стали часто появляться на страницах изданий. Роману и браку «Ассоль» и «Грэя» придаются оттенки неземной любви. Начало тому положила сама Нина Николаевна - «Воспоминания об Александре Грине» звучат волшебной симфонией чувств, глубоких и волнующих. Не будем проверять её откровения на искренность. Мир отношений с А. С. Грином принадлежал только им двоим, а значит, вмешиваться в него никто не вправе. Иное дело - жизнь Нины Николаевны после 1932 года. Её действия коснулись судьбы целого города, пусть небольшого, а это - дело многих. И поэтому то, что пишут о ней, должно быть предельно объективным и честным.
К сожалению, пытаясь оправдать Нину Грин, исследователи и биографы к этому не слишком стремятся. В их представлении, очевидно, Нина и Александр Грины - единое целое. То, что Н. Н. Грин была арестована за измену Родине, словно бы бросает тень на замечательного писателя, ставит под сомнение чистоту его лучших героев. Но разве мог А. С. Грин предвидеть, что станется с любимой после его кончины? Он был мечтателем, способным слышать в шелесте листвы шум морского прибоя и видеть в обыкновенной женщине гения высокой души. Он не знал свою жену - по её же признанию. Поэтому реабилитировать Нину Николаевну ради Грина нет смысла. Эту лишь усугубляет ошибку, простительную романтику и недопустимую для всех остальных. Особенно жаль, что затянувшееся во времени заблуждение породило очерки, статьи и даже книги, извращающие подлинные факты.
Миф первый: спасение 13-ти заложников, взятых за убийство немецкого офицера
Заключение в отношении Грин Нины Николаевны по материалам архивного уголовного дела №9645 гласит: «В 1959-ом году по заявлению Грин Н. Н. производилась проверка обоснованности её осуждения. В заявлении она не отрицала свою работу в период немецкой оккупации на должностях заведующей типографией и редактора «Официального бюллетеня старокрымского района». Объяснила это материальной нуждой. Кроме того, она указала в заявлении, что в сентябре 1943 года принимала активное участие в спасении от расстрела 13 советских граждан, арестованных немцами за убийство немецкого офицера. Часть опрошенных свидетелей (указаны четыре фамилии) подтвердила факт ареста 13 заложников и участие Грин Н. Н. в их освобождении».
Нина Николаевна, возможно, преувеличила свою роль в спасении людей от расстрела, как и саму ситуацию. Убийство немецкого офицера без единого виновного - нелепица. Но душеприказчица Грин (совершенно напрасно!) вернулась к этому факту, что выставило героиню её воспоминаний как лгунью.
Об оккупации Старого Крыма существует немало письменных свидетельств, публикаций и даже художественных произведений, написанных на основе документальных фактов. Повесть Ивана Мельникова «Пока бьётся сердце» - одно из них. Жизнь маленького города во время войны предстаёт в ней во всей своей безжалостной и страшной реальности. Отступая из города под натиском советских войск, фашисты вырезали и расстреляли 13 апреля 1944 года около шестисот мирных жителей - из чувства подлой ярости. В расправе с партизанами на территории Старого Крыма огромному риску подвергался весь город. Разведчика Сергея Логвинова фашисты повесили в присутствии сотен старокрымчан, которых согнали прикладами и насильно заставили пройти под конвоем места казни - «науки ради». Партизанку Лидию Шведченко, особо опасную для оккупантов, в лицо фашисты не знали. Поэтому, почуяв её появление в Старом Крыму, немцы заставили горожан покинуть свои дома, собраться на базарной площади, и арестовали всех женщин по имени Лидия, прежде чем схватили саму Шведченко. Вскоре 20-летняя патриотка погибла от рук палачей в застенках гестапо.
«За каждого убитого немца фашисты брали и расстреливали 30 заложников из местных жителей», - пишет в своих воспоминаниях А. И. Олейников, партизан, житель близкой к Старому Крыму деревни Розальевки. Логично предположить, что убийство офицера на Южной улице Старого Крыма должно было повлечь за собой традиционные массовые расправы. В случае же с Ниной Николаевной оккупанты арестовали всего 13 мужчин, отправили их в симферопольскую тюрьму и после ходатайства заведующей типографией отпустили всех по домам, что, по меньшей мере, удивительно.
Странно и то, что факт спасения заложников Ниной Грин подтвердили не тринадцать, а только четыре человека. Разумеется, и этих голосов для её оправдания вполне достаточно. Однако прозвучали они почему-то не в 1945 году, во время суда, а четырнадцать лет спустя, когда в реабилитационных хлопотах Нины Николаевны приняли участие члены Союза писателей СССР, юридически грамотные и авторитетные люди. Почему же старокрымские защитники Нины Николаевны не заступились за неё во время суда? Остаётся загадкой.
Миф второй: Нина Николаевна - связная партизанского отряда
Прежде всего - какого? На территории юго-восточного Крыма в период Великой Отечественной войны действовали Кировский, Старокрымский, Судакский и другие партизанские отряды. Нина Николаевна могла бы поддерживать связь с бойцами отряда старокрымского. Но через кого? В подпольной патриотической работе коммунистов и комсомольцев она участия не принимала и никакого отношения к ним не имела. Это подтвердили руководители секции старокрымских партизан. Значит, Н. Н. Грин действовала (если действовала) в одиночку, лично передавая сведения прямо в лес. Но как и когда? Партизан найти было непросто. Скрываясь от фашистов, они устраивали стоянки в труднодоступных местах, далёких от населённых пунктов. Чтобы передавать сведения в лес, Нине Николаевне пришлось бы время от времени покидать Старый Крым более чем на сутки. Совмещать такие путешествия с заведованием немецкой типографией было бы просто невозможно.
Против связи Н. Н. Грин с партизанами говорит и другое. В 1965-67 годах все участники партизанского и подпольного движения, проживающие в Старом Крыму, вступили в военно-научное общество «Секция партизан Крыма». Архив общества насчитывает 28 анкет старокрымчан - бойцов и связных. Анкеты с именем Нины Николаевны среди них нет.
Миф третий: чествование Н. Грин на праздновании юбилея А. С. Грина в Старом Крыму
Если притягивание Нины Николаевны к партизанскому движению можно объяснить попытками смыть с неё клеймо немецкой свастики, то фальшивое описание юбилея Грина в 1965 году друзьями его вдовы оправдать крайне трудно. Когда в 1985 году Юлия Александровна Первова поставила в своих «Воспоминаниях о Нине Николаевне Грин» последнюю точку, участники и организаторы этого праздника пребывали в ясном уме и добром здравии. Автору было с кем согласовать свои мемуары, но этого сделано не было, и строчки её книги невольно просят очной ставки со свидетельствами старокрымчан.
«В один прекрасный день, - пишет Ю. А. Первова, - областные органы управления Крыма получили из Киева предписание - широко отметить юбилей Грина. Началась суета. Старокрымский кинотеатр «Прогресс» стал «Мечтой»; недалеко от здания гостиницы был построен новый открытый кинозал «Бригантина». На все запросы поспешно ответили и соответственно готовили места для гостей».
Со Старым Крымом я связана кровными узами, и потому заинтересовалась датой постройки упомянутых кинотеатров, знакомых мне с детства. Начальник отдела БТИ Старокрымского горисполокома, Маргарита Леонидовна Свидлова, заявила: кинозал «Бригантина» был построен ещё до начала Великой Отечественной войны. Точную дату постройки установить невозможно, так как архив довоенных зданий сгорел, но точно известно, что перестроен и реконструирован он был в 1948 году. Что касается кинотеатра «Мечта», то он был построен до 1967 года и никогда не был «Прогрессом». Итак, Юлия Первова сознательно допустила серьёзную фактическую ошибку.
За ней следуют и другие. Как удалось выяснить, инициатива празднования юбилея Грина в Старом Крыму возникла в самом городе, а не предписывалась «сверху». Организацией торжеств занимался местный отдел культуры - разумеется, с ведома горисполкома и райкома партии, как тогда было принято. Руководили организацией праздника заведующая городской детской библиотекой Александра Захаровна Круглова и директор кинотеатров «Бригантина» и «Мечта» Макар Маркович Заглинский. Александра Захаровна лично посещала Коктебель, чтобы пригласить на празднование юбилея писателей из Литфонда, в том числе - Сергея Смирнова. Об этом мне сообщили её коллеги-библиотекари и дочь, зритель и соучастник торжества, - Елена Алексеевна, врач, которая посещала Нину Николаевну в её доме.
Официальный характер праздника не допускал отсутствия на нем вдовы Грина, но жители города разъярились. По словам Марии Константиновны Гончаренко, люди готовились взять с собой тухлые яйца, чтобы забросать ими Нину Николаевну, если она появится в зале «Бригантины». Понимая, каким скандалом может обернуться вечер, А. З. Круглова и её помощники старились убедить приглашённых не сводить счёты с пожилой женщиной.
«Мама очень волновалась, - вспоминает Елена Алексеевна, - с одной стороны, на ней лежала ответственность за ход мероприятия, полного выступлений официальных лиц, писателей, поэтов, концертных номеров. А с другой - всё это грозило обернуться настоящим бунтом зрителей против Нины Николаевны, который надо было предотвратить и уладить. Мама и её коллеги беседовали с людьми по одному и группами. Между рядами в кинозале собирались разместить добровольных стражей порядка, чтобы успокоить волнение. И, надо сказать, что среди них не было никого, кто не читал бы и не любил произведения Грина. Прийти на праздник собиралась интеллигенция Старого Крыма… »
Нину Николаевну готовились привезти в последний момент, чтобы заранее не возмущать собравшихся, и посадить её не в президиуме, а в первом ряду, чтобы она не бросалась в глаза из зала.
«Я продолжаю по памяти, - пишет Ю. Первова, - нас повезли на так называемый юбилейный митинг в новорожденную «Бригантину» (курсив мой - В. К.). Мы сели в первом ряду. Зал был полон, в проходах стояли. На деревьях, окружавших кинотеатр, висели мальчишки».
Вспоминает Владимир Михайлович Осипов, фронтовик, историк, бывший директор Строкрымской средней школы: «К началу праздника Нина Николаевна опоздала. Её провели и посадили в первом ряду. В президиуме сидели руководители райкома партии и писатели. Юбилей уже начался, как вдруг Сергей Смирнов подошёл к первому ряду, поцеловал Нине Николаевне руку и повел её в президиум, чтобы посадить рядом с собой. Зал замер, наступила гробовая тишина».
Поступок Смирнова поверг всех в шок, но из уважения к нему пришлось смириться с происходящим. Тем парадоксальнее звучат откровения Юлии Первовой: «После секретаря поднялся Сергей Сергеевич Смирнов. «У Грина, - сказал он, - удивительная посмертная судьба. Кривая любви к нему читателя после многих лет забвения - не по вине читательской аудитории, скажем прямо, - идёт крещендо. Первый том шеститомника раскуплен. Ставится вопрос о повторном тираже. Здесь секретарь Кировского райисполкома изъяснялся в любви к Грину. Любовь эта вызывает у нас, писателей, известное сомнение: город, казалось бы, в самом деле, должен гордиться тем, что в нём поселился когда-то Александр Степанович Грин, в старокрымской земле похоронен. Но где же улица Грина? Почему его Домик не на государственном обеспечении? И здесь будет уместно сказать о беспримерном мужестве вдовы писателя Нины Николаевны Грин (зал взрывается аплодисментами, встаёт, а у меня вдруг запершило в горле…) За мужество, которая она проявила, добиваясь восстановления Домика из развалин, за вашу отвагу, за вашу работу для памяти Александра Степановича спасибо вам, дорогая Нина Николаевна! Все мы, любящие Грина, никогда не забудем того, что вы для него сделали». Смирнов целует руку Нины Николаевны, аудитория снова рукоплещет».
Если бы Смирнов произнёс хоть что-то подобное, аудитория взорвалась бы на самом деле - но вовсе не аплодисментами. Пригодились бы и запасённые тухлые яйца, и просто кулаки. Но, к счастью для всех, никаких откровенных восхвалений в адрес вдовы Грина не прозвучало, и художественный вечер прошёл ярко, волнующе и интеллигентно.
Миф четвёртый: похороны и перезахоронение Нины Николаевны
Нина Николаевна Миронова-Гриневская (Грин) скончалась в Киеве 27 сентября 1970 года. Ни у кого не было сомнений в том, что покоиться она должна в Старом Крыму, но похороны превратились в скандал. В своих «Воспоминаниях о Нине Николаевне Грин» Юлия Первова не скупилась на подробности: «Могила на кладбище была вырыта в метрах пятидесяти от могилы Грина. Опустили на верёвках гроб. Всё происходило в полном молчании. Мы стояли в стороне. Туристы рядом с нами. Рабочие насыпали холм. Сверху ткнули пирамиду кирпично-красного цвета. Оплёванные, обесчещенные, смотрели мы на это кощунство. У всех была одна мысль: «Перехоронить! Когда?»
В год столетнего юбилея Грина, в 1980-м, на его могиле положили новую надгробную плиту, увенчанную фигуркой «Бегущей по волнам» работы скульптора Татьяны Гагариной, а ещё спустя несколько лет надгробие объединило три имени - Александра Степановича, Ольги Алексеевны Мироновой и Нины Николаевны. И стало известно, что прах жены писателя якобы перенесён в его могилу.
Как пишет Юлия Первова, перезахоронение произошло в ночь с 22 на 23 октября 1971 года. Поклонники Нины Николаевны действовали тайком, но уже на следующий день постарались придать случившееся широкой огласке. Юлия Александровна призналась во всём своей старокрымской знакомой, Раисе Фёдоровне Колояниди, учительнице (позже - директору греческой школы), та сочла произошедшее кощунством и добилась расследования властей. Оно было закрытым - на оцеплённое солдатами кладбище не пустили ни одного постороннего человека. Тем, кто ждал снаружи, по факту сказали только одно: «Всё в порядке». Могила Грина якобы была вскрыта, но гроба Нины Николаевны в ней не оказалось.
31 мая 2013-го года в социальной сети «ВКонтакте» свои воспоминания о вторых похоронах Н. Н. Грин выложил Виктор Павленко, добровольный помощник Ю. Первовой и А. Верхмана. Обратим внимание ключевой фрагмент его рассказа. «Все тихо подошли к разрытой могиле Нины Николаевны, - пишет Виктор. - Один спустился, ему передали верёвки. Заправив их под гроб - что оказалось замысловатой задачей - подняли его легко и опустили рядом на землю. Очертания угадывались благодаря блеску звёзд. Распределились, и цинковый чертог вечного покоя осторожно взяли на плечи. Несомненно, это был кульминационный момент всего, что происходило тихой ночью на старокрымском кладбище».
Цинковый чертог вечного покоя в эту ночь вряд ли кто-то мог взять на плечи - хотя бы потому, что перед захоронением Нины Николаевны стальной гроб был вскрыт, и тело было предано земле в обычном «деревянном костюме», находившемся внутри цинкового. Вскрытый металл был вывезен прочь. Об этом свидетельствуют смотрители старокрымского кладбища, на котором никогда и никого не хоронили в цинке. Более того, сама Юлия Первова, называвшая себя душеприказчицей Нины Николаевны, в своих воспоминаниях цинковый гроб исключает: по её словам, в день похорон в домике Грина стоял гроб, обитый тёмно-красным глазетом. Павленко и Первова, описывая одно и то же событие, противоречат друг другу, хотя действовали вроде бы заодно и в одно и то же время.
Это и многие другие детали, естественные на первый взгляд, вызывали у меня массу сомнений. Можно ли осуществить раскрытие двух могил и имитировать их прежний вид за несколько часов в кромешной темноте, под проливным дождём? Кладбище, где похоронен Грин, находится в предгорье, и земля от мелких камней там тверда как цемент. На вскрытие обоих захоронений, как утверждают могильщики, должно было уйти не меньше шести часов. Затем доброхотам нужно было заполнить землёй яму, образовавшуюся на месте захоронения Нины Николаевны, насыпать свежий холм и углубить могилу самого Грина, чтобы в ней поместилось уже два гроба, и водрузить на место памятник писателю. Можно ли сделать такое на скорую руку? Вряд ли.
Миф пятый: разоблачение предыдущих
Поскольку неподалёку от той могилы, в которую опустили Нину Николаевну 3 октября 1970 года, много лет покоятся мои родственники, я не раз видела её памятник. Скромный, с овальной фотографией и табличкой, на которой была простая подпись: Н. Н. Грин. Ниже были выбиты даты жизни и смерти - так мне запомнилось. Знала я и другое: с тех пор, как память Нины Николаевны была увековечена там, где похоронен Александр Степанович, этот памятник словно бы исчез. Он уже давно не попадался на глаза. И всякий раз, не увидев его в день памяти усопших, я невольно вспоминала версию И. К. Мельникова о том, что партизаны посмертно отомстили вдове Грина, уничтожив эту могилу. Это вызывало ужас. Версия о перезахоронении неправдоподобна, о посмертном отмщении - чудовищна. И вот, спустя почти 45 лет с тех давних событий, 31 мая 2016 года, я попыталась найти место первого и, как кажется, единственно возможного захоронения Нины Николаевны.
Меня ждало потрясение. Оказавшись на нужном участке старокрымского городского кладбища, я заметила могилу времён Великой Отечественной войны - характерный для тех лет памятник. Но на низком бетонном надгробии зарос мхом крест, необычный для захоронений атеистических советских сороковых. Захотелось узнать, кто покоится в этом месте. Я осторожно очистила ото мха буквы, даты и не поверила своим глазам: Ольга Алексеевна Миронова, 1847-1944. Мать Нины Николаевны! Как могло оказаться здесь её надгробие? Ведь о том, что она похоронена с зятем, известно давным-давно и по всем источникам. Неужели она здесь, в таком неожиданном месте? У этого могла быть только одна причина - сопричастность… Переведя дыхание, я посмотрела на могилу слева от моего «найдёныша». Вот он, след от овальной фотографии, которой больше нет. И пустой прямоугольник на месте таблички с подписью. И полустёртые даты: 23.X.1894-27.IX.1970. Н. Н. Грин…
Кому понадобилось сбить портрет и имя с памятника вдове Грина? Не исчезнет ли со временем и сам обелиск? Чтобы защитить память Нины Николаевны, я, прямо с кладбища, направилась в горисполком Старого Крыма. Мэр города, Людмила Ивановна Гулящих, поняла меня и пообещала помощь: «Что бы ни делала Нина Грин в годы войны, она - человек и заслуживает человеческого отношения к своей памяти». В этот же день я узнала, что у похорон и перезахоронения есть ещё один свидетель - Пётр Афанасьевич Попченко, старожил города, сын бывшего директора кладбища и супруг директора нынешнего. Наш диалог стал новым откровением: мой собеседник подтвердил факт перезахоронения Н. Н. Грин. Но было оно совершенно иным.
«Нину Николаевну перезахоронили под вечер, во второй половине дня, - рассказывает Пётр Афанасьевич. - До этого выкопали могилку, в которой она покоится и сейчас. Раньше на могиле Грина была металлическая оградка, где они все втроём и были захоронены - супруги Грины и Ольга Алексеевна Миронова. Мать Нины Николаевны не перезахоранивали, она и теперь рядом с зятем. Надгробие после того, как установили стелу Бегущей по волнам, просто перенесли к могиле дочери, чтобы оно сохранилось. Готовили вечное пристанище для Нины Грин мой отец, Афанасий Алексеевич, и его друг. Приехали из Симферополя товарищи в гражданской одежде, представители КГБ, с полным комплектов документов для эксгумации - решением суда, бумагой из санэпидемстанции и т. д. Распорядились на кладбище никого не пускать, и всё прошло с трёх до пяти часов. Я видел, как всё было, потому что отец объяснил людям из КГБ, что я его сын, и мне позволили остаться».
Пётр Афанасьевич факт таинственного ночного перезахоронения отрицает - всё делалось с ведома властей при свете дня. Но перенесли гроб Нины Николаевны не из отдалённого сектора к кладбища - к Грину, а наоборот!
«Вначале её похоронили по-человечески, как положено, с мужем, - утверждает П. А. Попченко, - и только потом кто-то решил, что так нельзя: ведь она считалась врагом народа. Не думаю, что она была такой на самом деле, потому что хорошо помню Нину Николаевну. Маленького роста, обаятельная седая старушка, божий одуванчик. К тому же вряд ли на ней была какая-то вина, всё это ерунда: ведь она во время войны спасла от расстрела тринадцать человек, об этом сказано в Книге памяти. Если бы Нина Николаевна не поехала тогда в Симферополь, лежать бы им в сырой земле вместе с евреями и караимами…».
Все эти годы семья Попченко оберегала ту могилу Н. Н. Грин, куда перенесли её по воле визитёров в штатском: прожив трудную жизнь, она обрела право на покой за чертой бытия. Чтобы не искушать недругов своей подопечной, как и излишне рьяных «друзей», смотрители кладбища сделали всё для того, чтобы место второго захоронения Нины Николаевны было неприметным. О нём знают лишь те, кому хочется знать, кто придёт поклониться её памяти с чистым сердцем - без негодования или амбиций. Услышав это, я поневоле вспомнила слова М. Булгакова о том, что может быть предложено и что даровано…
Сегодня многие почитатели Грина готовы видеть в добрых героинях писателя черты его возлюбленной. Так, наверное, хотел бы и он сам, несмотря на то, что теперь с его Галатеи-Нины сброшены все покровы. И, наверное, там, где витают сейчас их души, звучат слова, обращённые к нам, живым и смертным, с просьбой забыть, смириться и простить. Мы прощаем.
Москва - Старый Крым. Купить доступ ко всем публикациям журнала «Новая Литература» за июнь-июль 2016 года в полном объёме за 197 руб.:| Банковская карта: | Яндекс.деньги: | Другие способы: |
| После оплаты кнопкой кликните по ссылке: «Вернуться на сайт магазина» | После оплаты другими способами сообщите нам реквизиты платежа и адрес этой страницы по e-mail: | |
Александр Грин с женой Ниной. Старый Крым, 1926
Судьба вдовы известного писателя, автора «Алых парусов» и «Бегущей по волнам» Александра Грина, сложилась драматически. Нина Грин во время фашистской оккупации Крыма работала в местной газете, где публиковались статьи антисоветского характера, а в 1944 г. выехала на принудительные работы в Германию. По возвращении она попала в сталинский лагерь по обвинению в пособничестве фашистам и провела в заключении 10 лет. До сих пор длятся споры историков о том, насколько справедливым было это обвинение.
Нина Грин
Разобраться в этой истории мешает отсутствие достоверных сведений: информацию о жизни Нины Николаевны Грин нельзя назвать полной, до сих пор остается множество белых пятен. Известно, что после смерти мужа в 1932 г. Нина вместе со своей больной матерью осталась жить в поселке Старый Крым. Здесь их и застала оккупация. Сначала женщины распродавали вещи, а затем Нина была вынуждена устроиться на работу, чтобы спастись от голода.
Слева – А. Грин. Петербург, 1910. Справа – Нина Грин с ястребом Гулем. Феодосия, 1929
Ей удалось устроиться сначала корректором в типографию, а затем – редактором «Официального бюллетеня Старо-Крымского района», где публиковались антисоветские статьи. Позже во время допросов Нина Грин признала свою вину и объяснила свои действия следующим образом: «Должность заведующей типографией мне предложили в горуправе, и я на это согласилась, так как в это время у меня было тяжелое материальное положение. Выехать из Крыма, т. е. эвакуироваться, я не могла, так как у меня была старая больная мать и у меня были приступы грудной жабы. Выехала я в Германию в январе 1944 г., боясь ответственности за то, что работала редактором. В Германии я работала вначале рабочей, а затем медсестрой лагеря. Я виновной себя признаю полностью во всем».
А. Грин в рабочем кабинете. Феодосия, 1926
В январе 1944 г. вдова писателя добровольно уехала из Крыма в Одессу, так как была напугана слухами о том, что большевики расстреливали всех, кто работал на оккупированных территориях. А уже из Одессы ее вывезли на принудительные работы в Германию, где она выполняла обязанности медсестры в лагере под Бреслау. В 1945 г. ей удалось оттуда бежать, но на родине это вызвало подозрения, и ее обвинили в пособничестве нацистам и в редактировании немецкой районной газеты.
Слева – А. Гриневский (Грин), 1906. Полицейская карточка. Справа – Нина Грин, 1920-е
Самое страшное было то, что Нине Грин пришлось оставить в Крыму мать, если верить показаниям лечащего врача В. Фандерфляас: «Что касается матери Нины Николаевны – Ольги Алексеевны Мироновой, то до оккупации и во время оккупации она страдала психическими расстройствами, проявлявшимися в некоторых странностях в поведении... Когда же ее дочь, Грин Нина Николаевна, в начале 1944 года оставила ее, а сама уехала в Германию, ее мать сошла с ума». А 1 апреля 1944 г. Ольга Миронова скончалась. Но по другим сведениям, Нина Грин уехала из Старого Крыма уже после смерти матери.
Последняя прижизненная фотография А. Грина. Июнь 1932 г.
Дело в том, что безвыходность своего положения Нина Грин нисколько не преувеличивала – она попала в такую же сложную ситуацию, как и тысячи других людей, оказавшихся на оккупированных территориях, в плену или на принудительных работах в Германии. Однако назвать ее изменницей родине нельзя хотя бы потому, что еще в 1943 г. она спасла жизни 13 арестованных, обреченных на расстрел. Женщина обратилась с городскому голове с просьбой поручиться за них. Тот согласился поручиться за десятерых, а троих из списка отметил как подозреваемых в связях с партизанами. Вдова писателя подменила список, включив в него все 13 фамилий, и отвезла начальнику тюрьмы в Севастополе. Вместо расстрела арестованных отправили в трудовые лагеря. Почему-то в деле Нины Грин этот факт не учли.
Слева – вдова писателя у могилы Грина, 1960-е гг. Справа – А. Грин
Вдова писателя Нина Грин. Старый Крым, 1965
В печорских и астраханских лагерях женщина провела 10 лет. После смерти Сталина многих амнистировали, и ее в том числе. Когда она вернулась в Старый Крым, оказалось, что их дом перешел к председателю местного исполкома. Ей стоило огромных усилий вернуть дом, чтобы открыть там музей Александра Грина. Там же она завершила книгу воспоминаний о муже, которую начала писать еще в ссылке.
Вдова писателя Александра Грина, 1960-е гг.
Нина Грин с экскурсантами у дома-музея в Старом Крыму, 1961
Нина Грин скончалась в 1970 г., так и не дождавшись своей реабилитации. Власти Старого Крыма не позволили похоронить «приспешницу фашистов» рядом с Александром Грином и отвели место на краю кладбища. По легенде, через полтора года поклонники писателя произвели самовольное перезахоронение и перенесли ее гроб в могилу мужа. Лишь в 1997 г. Нину Грин реабилитировали посмертно и доказали, что она никогда не оказывала пособничества фашистам.
Дом-музей А. Грина
Цитата сообщения
Мы с тобой идём одной дорогой.
Наша цель
- любовь
свою хранить.
Мы свою любовь давно у
Бога
- Каждый врозь
- просили подарить.
А.С. Грин
«Ты мне дала столько радости, смеха, нежности и даже поводов иначе от-носиться к жизни,
чем было у меня раньше, что я стою, как в цветах и вол-нах, а над головой птичья стая.
На сердце у меня весело и светло».
Так писал Александр Грин той, которой посвятил фейерию «Алые паруса», -
Нине Нико-лаевне Грин, своей третьей жене.
Они познакомились в начале зимы 1918 года, голодного и холодного года гражданской войны.Она - совсем молода и очень красива, работает в газете «Петроградское эхо»
В редакции Нина Николаевна и увидела впервые длин-ного худого человека с очень узким носом, с бледным лицом, изборождённым мелкими и крупными морщинами.
Узкое чёрное пальто с поднятым ворот-ником, высокая - тоже чёрная - меховая шапка усугубляют сходство посети-теля с католическим пастором.
Невозможно представить, что этот человек хотя бы иногда смеётся. Знакомство было кратковременным и в её душе почти не оставило следа.
Когда после прогулки они прощались у памятника Стерегущему, Александр Степанович вручил девушке стихи:
Когда, одинокий, я мрачен и тих,
Скользит неглубокий подавленный стих,
Нет счастья и радости в нём,
Глубокая ночь
за окном...
Кто вас раз увидел, тому не забыть,
Как надо любить.
И вы, дорогая, являетесь мне,
Как солнечный зайчик на тёмной стене.
Угасли надежды,
Я вечно один,
Но всё-таки ваш паладин.
Эти стихи Нина Николаевна хранила до конца своих дней.
Она всегда считала мужа не только замечательным писателем, но и поэтом милостью Божьей. Между первой и второй встречей миновала целая эпоха.
Летом 1919 года Грина, как не дос-тигшего сорокалетнего возраста, мобилизовали в Красную армию.
В своём солдатском мешке он нес пару портянок, смену белья и рукопись повести «Алые паруса».
Потом - сыпной тиф, лазарет, физическое истощение, в мае 1920 года Грина выписали из госпиталя на улицу. Шатаясь от слабости, он бродил по Пет-рограду, не зная, где переночевать.
Спас Горький.
Он настоял, чтобы почти ни-кому не известного, но талантливого автора приняли в члены Дома искусств, убежища для литераторов бесприютного, недоедающего послевоенного Пет-рограда.
Грин сразу получил и паёк, и тёплую меблированную комнату.
Это на-поминало волшебный сон.
Обстановка была очень скромной: маленький кухон-ный стол да узкая кровать, на которой спал Грин, укрываясь потрёпанным паль-то.
Повсюду валялись рукописи. Работал Грин мученически, ходил по комнате, весь окутанный клубами дешёвого папиросного дыма. Садился писать, с тру-дом удерживая в замёрзших пальцах перо, на листе появлялись две-три строч-ки - и снова мучительная пауза. Он вставал и подходил к окну. За стеклом в морозном воздухе медленно кружились редкие снежинки. Грин долго следил за их полётом, потом вновь садился к столу и создавал совсем иной мир, сказоч-ный, утончённый, богатый цветами, запахами и чувствами.
Для окружающих Грин был загадоч-ной личностью, грубоватый, замкну-тый, нелюдимый. А ему и не требова-лось общение с праздными людьми, хо-телось, чтобы его оставили в покое и не мешали думать о своём. Он настолько радовался сухому и уютному жилью, крыше над головой, что почти никуда не выходил. Только изредка - в изда-тельство. Во время вынужденной про-гулки по Невскому проспекту Грин и Нина Николаевна столкнулись лицом к лицу.
Перед ней стоял уже пожилой человек, всё в том же чёрном пальто с под-нятым воротником.
Потом писатель признался жене: «Расставшись с тобой, я пошёл дальше с чувством тепла и све-та в душе.
«Вот это наконец-то она»,- думал я».
Александр Грин в 1910 году
Нина Николаевна в промежутках между дежурствами - теперь она работает одновременно в двух больницах - заходит в Дом искусств.
Грин или ждёт её у себя, или оставляет блюдечко с лакомствами, букетик цветов в ма-ленькой чарочке и нежную записку с тысячью извинений и просьбой подож-дать.
В предчувствии встречи рождаются стихи:
Дверь закрыта, лампа зажжена,
Вечером ко мне придёт она,
Больше нет бесцельных, тусклых дней,
Я сижу и думаю о ней.
В этот день она даст руку мне,
Доверяясь тихо и вполне.
Страшный мир свирепствует вокруг.
Приходи, прекрасный, милый друг.
Приходи! Я жду тебя давно.
Было так уныло и темно,
Но настала зимняя весна.
Лёгкий стук... Пришла моя жена.
Пять, и шесть...
и восемь лет пройдёт,
А она, такая же, войдёт,
И такой же точно буду я
... Хорошо, любимая моя.
Грину кажется, что с появле-нием Нины Николаевны вся убо-гая, серая, нищенская обстанов-ка его комнаты меняется вол-шебным образом, наполняется теплом, светом, уютом. Жена поэта Ивана Рукавиш-никова, на глазах которой зарождался роман, посчитала себя обязанной предупредить молодую неопытную женщину: « К Вам неравнодушен Грин. Берегитесь его, он опасный человек: был на каторге за убийство своей жены.И вообще прошлое его очень тёмное: говорят, что, будучи матросом, он где-то в Африке убил английского капи-тана и украл у него чемодан с рукописями. Знает английский язык, но тщательно скрывает это, а рукописи постепенно печатает как свои».К слову сказать, упомянутая жена Грина, Вера Павловна, тем временем здравствовала со своим мужем, инженером Калицким, тут же в Петербурге.
Замкнутый, всегда сосредоточенный писатель, не склонный к пустым разговорам, был окружен со всех сторон самыми нелепыми и чудовищными легендами, но не друзьями.
Очень одинокий, встречу с Ниной Николаевной он принял как неожиданный подарок неласковой судьбы.
В душе же Нины Николаевны, любовь зарождалась постепенно.
Она прежде всего, искала в нём, старшем и более опытном, защиту и опору в нелёгкой жизни, любила его как писателя.
Семейную жизнь они начали 8 марта 1921 года.
Александр Степанович не раз предлагал оформить их отношения официально, но всякий раз получал отказ: «Сашенька, я буду тебе хорошей женой и без всяких обязательств, только люби меня всем сердцем, как мне надо: без ревности, недоверия.
И тебя не сделает лучшим мужем подписанная бумажка или венцы над голо-вой.
Но зато у меня так хорошо и чисто на душе: я свободна и, если увижу, что мы не подходим друг другу, могу, не боясь, тебе это сказать и уйти от тебя. Нет на мне цепей, и на тебе тоже».
Но Грин не сдался.
20 мая, в чудесный, солнечный, тёплый день, он попросил Нину Николаевну прогуляться и зайти с ним в одно учреждение.
На двери большой неуютной комнаты было напи-сано «ЗАГС», но Нине Николаевне оно ничего не говорило: она ещё не успела привыкнуть к сокращённым названиям, во множестве появившимся в пер-вые годы советской власти.
Только в комнате, взяв Нину за руку и посмотрев в её глаза нежным взглядом так, что у женщи-ны на душе стало хорошо и спокойно, Грин признался: «Ниночка, друг мой, не сердись на меня. Я привёл тебя туда, где записы-вают браки... Для моей души необходимо, чтобы брак наш был оформлен, и я серд-цем прошу тебя: не откажи мне в этом. Ни-когда, ни в чём я тебя неволить не буду, верь мне. Подойдём к этой женщине и оформим нашу близость. Потом я скажу тебе все хорошие и нежные слова, на коле-нях попрошу прощения, что обманом за-вёл тебя сюда».
Нина Николаевна, испытав вдруг сильное волнение, не смогла обидеть его отказом.
Когда из тёмной комнаты молодожёны вышли на залитую солнцем улицу, на душе Нины Николаевны стало совсем светло.
Александр Степанович объяснял, что для него, старого одинокого бродяги, нужна ка-кая-то внутренняя опора, нужно чувство
дома, семьи, извинялся за свой обман.
Так, тихо разговаривая, они дошли до церкви Благовещенья у Конногвардейского бульвара, обошли её вокруг и с чистым сердцем и верой поцеловали иконки на её фасаде.
Это и было их вен-чание.
Поженившись, первое время жили раздельно.
Нина Николаевна - у мате-ри в Лигово.
Чтобы порадовать молодую жену букетиком фиалок и конфета-ми, Грин продавал если не свои рукописи, то какие-нибудь вещи.
Наконец, через два года после женитьбы, Александр Степанович сумел при-гласить супругу в свадебное путешествие:
журнал «Красная Нива» купил ро-ман «Блистающий мир».
- Давай сделаем из нашего «Блистающего мира» не комоды и кресла, а ве-сёлое путешествие, - предложил Грин.
Он страстно любил Юг, Крым.
Обменяв быстро обесценивавшиеся ассиг-нации на золотые червонцы, Грин пообещал жене, что они не вернутся в Пет-роград, пока не истратят «всего этого блеска».
И отправились в Севастополь.
Вокзал, расположенный в амфитеатре домов со светящимися вечерними окнами.
Крупные южные звёзды над головой и душистый полумрак - так встретил Гринов Севастополь.
Остановились в гостинице напротив здания Института физических мето-дов лечения (Инфизмета).
Первым делом Грин повёл жену на Графскую при-стань.
Здесь много лет назад он, тогда эсер Александр Гриневский, был арес-тован за революционную пропаганду в царской армии и на флоте.
Нина Николаевна никогда не была в Крыму. Юг её тоже покорил. Особенно - изобилием красок, продуктов после сырого, серого, малокровного Петрогра-да.
Из Севастополя отправились в Балаклаву, а оттуда на пароходе - в Ялту.
Путешествие не было долгим.
Но в памяти её ярко запечатлелись севастополь-ская синяя бухта, покрытая разноцветными парусами, и южный базар с его сочной яркостью, и цветущие магнолии, и великолепные виллы, дворцы и про-сто белые домики, в живописном беспорядке разбросанные по склонам гор.
Помимо радующих сердце воспоминаний, Грины привезли в Петроград множество длинных коробок с удивительным табаком, золотистым, душистым и тонко нарезанным.
Не удивительно, что когда встал вопрос о переезде на юг навсегда, Нина Николаевна сразу согласилась.
Вот только где поселиться? Александр Степанович склонялся к Феодосии.
За советом обратились к Волошину, тот испуганно замахал руками:
- Что вы! Что вы! В Феодосии до сих пор голод, жарят из человечины кот-леты.
Окинув взглядом тучную комплекцию поэта, Грин справедливо рассудил, что если тот не пошёл на лакомое блюдо, то из худосочной четы тем более ничего не приготовишь.
И засобирались в дорогу.
10 мая 1924 года втроём - писатель с женой и тёщей - прибыли в Феодосию.
Вначале поселились на втором этаже гостиницы «Астория».
Из окон было вид-но море, не северное, серо-зелёное, а синее-синее. Медово пахло цветущими акациями.
И рядом - всё тот же шумный южный базар.
Жизнь в Крыму оказалась значительно дешевле, чем в столице, но всё рав-но деньги таяли как снег. Именно в период обустройства в Феодосии Грин остро ощутил, как изменилось отношение власти к его творчеству.
Российс-кая Ассоциация Пролетарских писателей (РАПП) требует произведений «на злобу дня», которых он не может дать. Всё чаще приходится обращаться к местным ростовщикам: на какое-то время это помогает отодвинуть матери-альные бедствия.
Наконец, благодаря продаже в Москве нескольких рассказов и романа, Гри-ну удаётся купить трёхкомнатную квартирку.
В первый раз сорокачетырёхлетний писатель приобрёл собственное жильё.
Он принялся обустраивать его, не жалея средств: сначала сделал ремонт, потом провёл электричество (в то время почти вся Феодосия пользовалась коптящими керосинками).
Из мебе-ли приобрели три английских лазаретных койки, дешёвых и некрасивых, три таких же недорогих венских стула, столовый и ломберный столы и два клеён-чатых, немного порванных кресла.
Дом -музей А .Грина в г. Феодосия. Щеглов М. Корабли А . Грина .
Однажды он признался Нине Николаевне, своему «Котофейчику», что его жизненный идеал - шалаш в лесу у озера или реки, в шалаше жена варит пищу и ждёт его. А он, охотник и добытчик, поёт ей красивые песни.
Грин не позволял Котофейчику не только устраиваться на службу, но даже убирать в квартире.
Мыть полы - ей?! Да ведь это непосильный труд!
Поэтому, делая всё-таки тайком уборки в рабочей комнате мужа, Нина Николаевна не выб-расывала все собранные с пола окурки: тщательно протерев половицы и ме-бель, она разбрасывала их опять, только в меньшем количестве.
Грины жили обособленно, почти ни с кем не общаясь.
При малейшей воз-можности Александр Степанович покупал книги.
По вечерам читал их жене, пока та рукодельничала.
Стены украшали множество литографий под стек-лом, изображающих экзотические путешествия.
Его любимое занятие по-прежне-му - путешествие «по светлым странам своего воображения».
Но в реальнос-ти жить всё тяжелее и тяжелее.
То и дело Грин отправлялся в Москву с рукописями новых произведений, но издательства отделываются ни к чему не обязывающими похвалами.
Красиво, ярко, увлекательно, но... несовременно. Вот если бы что-нибудь о про-мышленности, строительстве, колхозах - можно было бы напечатать. А это!.. Уни-жаясь, теряя надежду, Грин ходил из ре-дакции в редакцию.
Наконец по очеред-ному сбивчивому и многословному пись-му, написанному под диктовку чужой рукой, Нина Николаевна с ужасом пони-мает, что у мужа начался очередной за-пой.Он возвратился домой отёкший, с бесцветными глазами и набухшими ве-нами на руках.
Нина Николаевна выбе-жала на улицу, заслышав грохот пролёт-ки по мостовой.
- Денег выручил совсем немного... Но так соскучился по тебе, что не мог доль-ше оставаться в Москве.
Она бросилась ему на шею:
- Милый, дорогой! Радость моя!
Пристрастие к «мерзкому питью» му-чило Александра Степановича, но избавиться от тяги к бутылке совсем он не мог.
Понимал, что обижает Нину Николаевну, огорчает ту единственную дорогую ему женщину которая «для жизни светлой создана».
В от-чаянии молился, прося Господа со-хранить так нежданно выпавшее ему счастье, сохранить его любовь:
«Люблю её, о, Господи, прости!
Ты дал мне сам любовь святую,
так со-храни её и защити,
раз сделать так сам не могу я.
Мне не о чем тебя теперь просить,
лишь чуда разве в об-разе любимой,
чтоб помогла разру-шенному жить,
хотя бы в боли не-стерпимой.
Её люблю, люблю - и это всё,
что есть во мне сильнее нака-занья,
прими, о, Господи, прокля-тие моё,
мне посланное в день стра-данья!
Сними его, не поздно ведь ещё,
моё желание исправиться огромно,
хотя и то моление моё,
как неуместное, нескромно.
О чём просить? Чего я заслужил?
Презренья только заслужил я,
но видит Бог, я, Господи, любил
и верным даже в мыслях был я.
Её люблю я, так люблю давно,
как снилось мне ещё ребёнком,
что с этакой любовью суждено
мне жизнь узнать родной и звонкой.
Спаси её, спаси её, мой Бог,
избавь её от злых людей и бедствий,
тогда я буду знать, что ты помог
моей душе в лихую ночь молебствий.
Спаси её, я об одном прошу,
о малом дитятке твоём родимом,
о солнышке усталеньком твоём,
о ненаглядном и лю-бимом».
Весной 1931 года доктор Федотов впервые предупреждает писателя: «Про-должая пьянствовать, вы рискуете жизнью». Грин отделался шуткой, не вос-приняв эти слова всерьёз.
Единственный продукт, который Грин в Феодосии имел в достатке - чай.
Об этом заботилась Нина Николаевна, зная, что без чудодейственного на-питка муж не может работать. Достать хорошие сорта было нелегко. Узнав, что в одном из феодосийских магазинчиков появился любимый Грином вы-сококачественный сорт, она бежала туда и потом, заварив сразу в пяти ста-канах, несла их на подносе к писательскому столу.
А между тем уже вещи идут в обмен на продукты. Скрывая от мужа, Нина Николаевна вяжет вместе с матерью платки, береты и сбывает их на рынке и по окрестным деревням за мизерную цену. Но на хлеб хватает.
Вернувшись, уставшая, но довольная, говорит, что удачно обменяла вещи.
«Потерпим, Нинуша? Потерпим, Сашенька. Ты прав.»
Он до конца дней считал, что оставаться самим собой в любых условиях - редкое счастье, которого удостаиваются немногие.
Прежде чем написать «Бегущую по волнам», Грин на первом листе вывел посвящение жене.
Почему «посвящаю», а не «дарю»? - удивилась Нина Николаевна.
Она не хотела, чтобы посвящение было напечатано.
Неужели ты не понимаешь, глупенькая! Ведь ты - моя Дэзи.
От нужды, регулярных выпивок, сигарет он стремительно старел. Однажды, гуляя по набережной, они услышали сзади: - Такая красивая женщина - и под руку со стариком! Нина Николаевна носила старомодные платья, прикрывающие голень, муж терпеть не мог современных укороченных. Прохожие посматривали недоумённо, а женщины пожимали плечами, посмеивались. Но именно такие платья нравились Александру Степановичу!
Переезд в Старый Крым в 1930 году предшествовал серьёзному ухудшению здоровья.
Когда, наконец, Грин приезжает в Феодосию для обследова-ния, он уже не может передвигаться сам.
И, чтобы не упал на рентгеновский экран, жена стоит на коленях рядом, придерживая его за бёдра.
Первоначаль-ный диагноз - туберкулёз, затем - рак. Незадолго до смерти писатель пере-бирается в деревянный домик с чудесным просторным двором, заросшим яблонями и цветущими кустами.
Дом-музей А.Грина в Старом Крыму. Фото Е. Кассина и М. Редькина
Избушка, прежде принадлежала монахиням, Нина Николаевна оформила купчую, отдав золотые часики, подаренные му-жем в лучшие времена. Из окна комнаты, в которой стояла кровать Грина открывался прекрасный вид на юг и горы, покрытые лесом, больной подолгу любовался этой красотой.
Я болен, лежу и пишу, а Она
Подсматривать к двери приходит;
Я болен лежу,- но любовь не больна, -
Она карандаш этот водит.
Нине Николаевне и самой серьёзно нездоровится.
Ещё зимой были сдела-ны две операции в Феодосии.
Тогда, лёжа в больнице, она получила от Грина из Старого Крыма стихотворение, начинающееся словами: «Приезжай, род-ная крошка...». Одевшись, вышла пешком домой, в пургу.
Когда среди ночи добралась до дома, проваливаясь в снегу, оказалось, что ботинки, чулки - всё насквозь промокло. Грин сидел в постели, протягивая навстречу ей худые руки с набухшими венами. Больше они не разлучались. До того июльского дня, когда Александра Степановича вынесли из залитого солнцем зелёного дворика и понесли на старокрымское кладбище.
Нина Николаевна прожила в браке с Александром Грином одиннадцать лет. И брак этот считала счастливым. В 1929 году она писала мужу: «Милый ты мой, любимый, крепкий друг, очень мне с тобой жить хорошо. Если бы не дрянь со стороны, как нам было бы светло!»
Спустя год после его смерти Нина Николаевна выразила свои горестные чувства в стихотворении:
Ты ушёл... Сначала незаметным
Показался мне тяжёлый твой уход.
Тело отдыхало, а душа молчала.
Горе, не терзая, думалось, пройдёт.
Но шли дни, и сердце заболело
Острою мучительной тоской.
Мне хотелось, сбросив тяжесть тела,
Быть всегда, мой
милый
друг, с тобой...
Нет тебя, и нет сиянья счастья,
Нет горенья творческих минут.
На земле осталось только тело.
Жадное до жизни, наслажденья
И ничтожное в своих желаньях...
Ты ушёл, и нет тебя со мною,
Но душа моя, мой милый друг, всегда с тобою.
Милая, энергичная, чуткая, умная, жизнерадостная женщина, Нина Ни-колаевна сумела приноровиться к нелёгкому характеру Александра Степано-вича, не теряя собственного «я», и сделала его жизнь светлой, уютной, счаст-ливой.
В этом ей помогла великая сила любви.
После смерти Грина оставши-еся ей годы она посвятила сохранению памяти о нём среди людей, созданию музея в Старом Крыму, в основу которого легли сохранённые Ниной Никола-евной рукописи и письма выдающегося писателя.
http://www.strannik.crimea.ua/ru/hroniki/stati/355-krym-istorii-ljubvi-a-grin
